Первая поездка в Париж

Пабло и Карлес прибывают на парижский вокзал д'Орсэ, будущий Музей изобразительных искусств¹. Сгибаясь под тяжестью чемоданов, мольбертов, папок с рисунками, они направляются на Монпарнас. Почему Монпарнас? Да только потому, что один из друзей, художник Себастия Жуньен, нашел для них свободную мастерскую, в том же доме, где проживал сам, на улице Кампань-Премьер, 8.

Оставив багаж, они спешат навестить своего близкого друга, Нонеля, обитающего на вершине холма Монмартра, на улице Габриэль, 29. К тому времени на Монмартре обосновалась уже целая колония молодых художников из Барселоны. Нонель познакомит их с земляками, что позволит юношам чувствовать себя не столь одиноко в этом чужом городе, который внушал им одновременно восхищение и страх.

— Вы явились вовремя, — заявил Нонель. — Я как раз решил вернуться в Испанию, а вы можете снять эту мастерскую.

К несчастью, Пабло с Карлесом уже оставили залог на улице Кампань-Премьер, 8.

— Какая бредовая идея — выбрать Монпарнас! — воскликнул Нонель. — Ведь именно здесь, на Монмартре, сосредоточились все наши друзья, здесь жизнь бурлит днем и ночью, да и стоит все сравнительно недорого...

Это последнее замечание немаловажно для Пикассо, хотя он знает — Касаджемас, имеющий богатых родителей, всегда придет ему на помощь.

Аргументы Нонеля были настолько убедительны, что юноши решили перебраться на Монмартр. И они возвращаются на Кампань-Премьер, 8, забирают чемоданы, папки, мольберты и совершают нелегкое путешествие, поднимаясь на вершину холма Монмартра. К счастью, им удается вернуть большую часть залога, оставленного хозяину мастерской.

В ожидании отъезда Нонеля они временно останавливаются на улице Коленкур. К несчастью, место оказалось настолько бойкое и шумное, что друзья не могли уснуть до рассвета. К тому же каждый вечер Нонель и компания барселонских друзей приглашали повеселиться то в бар, то в ночное кафе, которые буквально наводняли квартал. Тем не менее молодость помогала друзьям справляться с такой нагрузкой и достаточно много работать.

Чтобы лучше представить себе образ жизни, который вели молодые люди осенью 1900 года, прочтем письмо, написанное Касаджемасом их общему другу Рамону Ревентосу. Это письмо интересно еще и тем, что оно сопровождается рисунками Пабло: «Мы уже приступали к работе, у нас есть натурщица. Завтра мы собираемся работать не покладая рук, так как решили подготовить картины для будущего салона (...). Нам хотелось бы также принять участие в выставках в Барселоне и Мадриде (...). Поэтому в течение всего дня мы не покидаем мастерскую и напряженно работаем (...). Пейо² тоже в Париже и (...) пригласил нас в полночь в таверну "Понсе".

Он угостил нас пивом и сэндвичами, а когда мы уже собрались уходить, появились Утрилло и Риера, и мы проговорили до рассвета. А на следующий день мы отправились всей компанией в "Пети-Пуссе", заведение, весьма отличающееся от "Понсе"; там мы отлично провели время и изрядно напились. Утрилло писал колыбельные песни. Пейо исполнял сальные песенки на латыни. Пикассо рисовал окружающих, а я сочинял короткие стишки. А завтра мы отправляемся на встречу каталонцев, более или менее знаменитых. Среди них есть один тип, по имени Кортада, владеющий миллионами. Это несчастный внебрачный сын. Он часто присоединяется к нашему столу и выдает себя за интеллектуала, а на самом деле он всего лишь "жалкое ничтожество". Местные интеллектуалы могут здесь гораздо больше себе позволить, чем в Барселоне. Все они самодовольные холостяки. Никто из них и в подметки нам не годится, если говорить серьезно. Встречал ли ты уже Нонеля? Он обаятельный человек, и он и Пичот — единственные достойные личности в округе. А сегодня мы встретили Итуррино, который произвел впечатление приличного юноши. А не скучает ли Перико³? Посоветуй ему приехать в Париж, а также Маноло — места хватит на всех, а денег может заработать каждый, кто не боится труда. Нам нравится наша мастерская. Иногда по вечерам мы отправляемся в кабаре или в театр... Они воображают, что исполняют испанские танцы, а вчера один из них даже заскулил, как щенок, ole о1e carambacagamba, что доставило нам мало удовольствия. Передай Ромеу, что ему следует приехать в Париж и открыть кабаре (...). Пусть он сделает, что угодно — ограбит или убьет кого-нибудь, чтобы приехать сюда, — здесь он сможет разбогатеть. На бульваре Клиши полно ночных кафе и кабаре, лишенных всякого шарма, тем не менее делающих большие деньги. А "Четыре кота" были бы здесь настоящим золотым дном (...). Здесь бы оценили папашу Ромеу по заслугам, не то что в Барселоне».

Вскоре к друзьям присоединился Пальярес, несколько задержавшийся в Хорте, где пообещал украсить деревенскую церковь.

и снова, благодаря Касаджемасу, мы можем теперь, сто лет спустя, представить, в какой обстановке они жили. Он составил своеобразную «инвентарную опись»: «Стол, раковина, два зеленых стула, зеленое кресло, еще два стула, но не зеленых, кровать, угловой буфет, деревянная подставка под сундук, перина, две подушки и несколько наволочек к ним, еще четыре подушки без наволочек, кое-какая кухонная утварь, стаканы, бокалы для вина, бутылки, кисти, переносная ширма, цветочные горшки, туалет, книги и другая мелочь. У нас была даже какая-то загадочная посудина, предназначенная только для дам. Кроме того, у нас был килограмм кофе и банка гороха».

А эти многообещающие парижанки, которые так волнуют воображение иностранцев? Как встретятся с ними молодые люди? И особенно Пикассо, для которого женщины всегда значили так много.

Об этом позаботился Нонель: ему двадцать семь лет и он выступает в роли старшего брата. Он обосновался в Париже с 1897 года, но Барселону не забывал. Нонель знакомит Пабло и Карлеса с тремя девушками довольно легкого поведения. Официально они считаются натурщицами и знакомы почти со всей колонией каталонцев в Париже. Это Жермен Флорентен, урожденная Гаргалло, и ее сестра Антуанетта. Обе владеют испанским, что объясняет их особую привлекательность для этой небольшой компании, где французский представлял серьезную проблему для многих, начиная с Пикассо. На самом деле все объясняется гораздо проще: вызывающее покачивание бедер, взгляды, провокационное поведение более чем достаточны, чтобы воспламенить воображение молодых художников. Третья молодая женщина, Одетта (на самом деле Луиза Ленуар), производила аналогичный эффект и при распределении ролей досталась Пикассо. К сожалению, она не знала испанского, но взгляды и жесты Пабло были настолько красноречивы, что ей не составляло никакого труда понять, чего он хочет. Но у нее серьезный недостаток: почти каждый вечер она пьет, предпочитает пиво и особенно зеленый абсент, так часто изображаемый французскими живописцами. Но гораздо меньше он любил скандалы, которые провоцирует Одетта, когда выпьет слишком много. Она начинает говорить так громко, что приходится силой уводить ее на улицу Габриэль. В любом случае, она была вовсе не той женщиной, которая способна серьезно увлечь Пабло...

Для Касаджемаса все сложилось еще менее удачно: он увлекся той, которая отличалась ненасытными сексуальными запросами, — Жермен. Пабло надеялся, что она поможет другу решить его проблемы. Но глубокое разочарование одной, стыд и отчаяние за свою несостоятельность другого — таков был результат их отношений. Когда приехал Пальярес, ему досталась Антуанетта, хотя больше понравилась Одетта. Но это не устраивало Пабло, и он настоял, чтобы распределение оставалось прежним. Пальярес прибыл последним и должен довольствоваться тем, что осталось... — так довольно жестко заявил Пикассо.

Во время первого визита в Париж Пабло оставался в основном в каталонском «гетто». Если не считать его многочисленных посещений Лувра, то он практически не покидал свой квартал. Но он обожал бродить по Монмартру, вокруг величественно возвышающегося, недавно построенного собора Сакре-Кёр, архитектуру которого, впрочем, по-разному оценили горожане. Пабло наслаждался посещением многочисленных кабаре, ресторанчиков, бистро, где усатые бармены в голубых фартуках обслуживали клиентов, и казалось, что все знакомы друг с другом, словно в одной деревне. Ничего подобного Пабло не наблюдал в Барселоне. Более того, он был поражен, увидев, как влюбленные нежно целовались на виду у всех, не вызывая ни малейшего удивления со стороны прохожих. Каким скандалом было бы это в Испании!

Пальярес, прибыв в Париж, попытался хоть как-то упорядочить жизнь маленькой компании на улице Габриэль. Он считал, что Пабло не имеет никаких оснований посещать бордель на улице Лондона, тем более пытаться, впрочем, безуспешно, водить туда Касаджемаса. Необходимо работать.

— Мы должны ложиться спать в десять вечера, — убежденно заявил он и прикрепил на стене своеобразные правила внутреннего распорядка, очень подробные, предусматривающие даже, когда и сколь долго можно заниматься любовью, чтобы не нанести вред творческому вдохновению и активности...

Насколько хватило сил молодым людям, чтобы следовать этому распорядку? Неизвестно. Но определенно одно: никогда женский соблазн не мог отвлечь Пабло от его главной цели, являвшейся абсолютным приоритетом: стать признанным художником и, более того, сохранить свою творческую индивидуальность. Удача только компенсирует его усилия.

В обществе каталонцев оказался некий Пер Маньяч, сын богатого промышленника из Барселоны, красивый мужчина примерно тридцати лет. Из-за своих гомосексуальных пристрастий он стал «белой вороной» в семье. Забросив производство замков и сейфов, которому посвятил себя отец, Маньяч обосновался в Париже и решил торговать произведениями искусства. С его помощью добились известности некоторые молодые художники-каталонцы: Жуньен, Канале и Нонель...

Когда Нонель привел Пабло к Маньячу, тот сразу оценил качество работ молодого художника. Его корриды отличались такой динамикой, такой яркостью красок, каких не было ни у кого из его коллег. Он тут же покупает несколько его пастелей. А через некоторое время владелица небольшой картинной галереи Берта Вейль, тоже покоренная талантом художника, приобретает три пастели и тут же успешно продает их писателю Адольфу Бриссону⁴ с 50-процентной прибылью.

Забавной женщиной была Берта Вейль, которую любовно называли матушкой Бертой. Ранее она работала у антиквара, а затем открыла собственную небольшую галерею на улице Виктор-Массе, 25, недалеко от площади Пигаль. Одинокая женщина, тридцати пяти лет, непривлекательной внешности, в очках с необычайно толстыми линзами, она отличалась удивительной способностью мгновенно распознавать талантливых молодых художников. Это она открыла Модильяни, Марке, Дерена, Ван Донгена и Мориса Утрилло. В случае с Утрилло, который практически не выходил из состояния запоя, она даже не торговалась, что случалось с ней крайне редко, но отказывалась иметь дело с людьми, которые были ей малосимпатичны или не внушали доверия, причем подобный подход был исключительно субъективен. По этой причине она упустила немало выгодных сделок и не удивительно, что доживала свои дни в полной нищете⁵.

Вдохновленная той легкостью, с какой она продала пастели Пабло, Берта Вейль явилась на улицу Габриэль, чтобы приобрести другие. Хотя она заранее договорилась о встрече, в ответ на ее стук дверь никто не открыл. Она призвала на помощь Маньяча, у которого были ключи от мастерской.

К их величайшему удивлению, гости обнаружили Пабло с Касаджемасом под простыней. Легкомысленная юношеская выходка? Или способ продемонстрировать свою независимость от торговцев картинами? А может быть, вновь вспыхнувшие гомосексуальные наклонности, как в Хорте с молодым цыганом? Трудно сказать. Во всяком случае, Маньяч и Берта Вейль повел» себя так, словно ничего не произошло, и, будучи людьми практичными, не пытались искать объяснений подобному поведению. Берта приступила к осмотру или, скорее, инспекции хаоса, среди которого оказалась. Она выбрала несколько картин, в том числе и Мулен де ла Галет, которую затем продала за 250 франков Артуру Хюку, директору газеты «Ведомости Тулузы», ставшему таким образом одним из первых коллекционеров Пикассо.

Вопреки широко распространенной легенде, первые шаги художника были не такими уж трудными. У него не было так называемых «проклятых» картин, которые были признаны, как в случае Ван Гога, только после его смерти. Пикассо едва исполнилось девятнадцать, а у него уже покупают работы. Маньяч предлагает Пабло контракт, по которому он будет ежемесячно получать 150 франков, и тот соглашается. При этом художник не обязан отдавать торговцу все, что напишет за это время, а только те картины, которые отберет Маньяч. Конечно, на эти деньги Пикассо не сможет позволить себе роскошную жизнь, но, учитывая невысокую стоимость питания и жилья в ту эпоху да еще доход от картин, которые он сможет продать помимо контракта, он не будет испытывать тех затруднений, с которыми постоянно сталкивались большинство его товарищей.

И наконец, он наслаждается материальной независимостью, которой не знал ранее.

Он спешит сообщить радостную весть отцу. Но дон Хосе огорчен. Деньги, которые заработает Пабло, могут только избаловать его. Как теперь его убедить вернуться, чтобы продолжить занятия в Школе изящных искусств? Этот мальчишка уже обеспечивает себя сам. И как он будет относиться теперь к советам отца?

Дон Хосе еще более погружается в меланхолию, которая и так не покидает его уже в течение нескольких лет. Определенно, он — неудачник...

В течение двух месяцев, которые Пабло провел в Париже, его творческая активность намного возросла, что вполне объяснимо: здесь он узнал столько нового. Его излюбленные сюжеты — персонажи и пейзажи Монмартра, сцены уличной и повседневной жизни, свидетелем которых он стал. Художник делает наброски в альбоме — няни с детьми, кучера, дамы за столиками кафе, наркоманки, танцовщицы канкана, проститутки с ярким макияжем, представители богемы, целая галерея несчастных нищих. Что касается последних, то, несомненно, его продолжала интересовать тема, которой он посвятил столько работ в Барселоне.

Но появляется и новый сюжет, частое возвращение к которому может удивить: сцены объятий, взаимного влечения людей друг к другу, в первую очередь простых людей. То, что так поразило Пикассо в Париже, когда он наблюдал, насколько открыто влюбленные пары демонстрируют свою близость. Ничего подобного не было в Испании. Так, по примеру Стенлейна и Тулуз-Лотрека, он начал писать подобные сцены, настолько новые для него и в то же время отвечающие его собственной сексуальной настроенности. Он изображает пары так вдохновенно, как едва ли можно увидеть у его предшественников. Такова, например, пастель Объятие (Зверь): в мрачной, грязной комнате мужчина, словно грубое животное, жадно набрасывается на женщину, плотно прижимая ее левой рукой, а правой стремится проникнуть под подол партнерши или, скорее, жертвы; несчастная кричит, обезумев от ужаса. Сцена попытки насилия. Эта работа предшествует более поздним рисункам Пикассо, поражающим взрывом жестокой похотливости, что многих удивило.

Жадно впитывая опыт современных художников, Пабло не мог избежать влияния импрессионистов. Он познакомился с их полотнами на Всемирной выставке, в различных частных галереях, а также в Люксембургском музее. Особенно его восхищал Ренуар. И именно под его влиянием он решил попробовать силы, приступив к сюжету, уже написанному Ренуаром, — Мулен де ла Галет. Но в этой картине, которая, кстати, была очень быстро продана, он совершенно не пытается подражать Ренуару, даже отдаленно. В то время как Ренуар изображает танцзал в дневное время, в саду, мастерски используя игру цветов и яркость красок, чтобы создать впечатление радости жизни, Пабло предпочел изобразить танцующих ночью, внутри дансинга. В полутемном зале рассеянный желтоватый свет создает таинственную, волнующую атмосферу. Обращает на себя внимание контраст между темной одеждой мужчин и яркими, кричащими нарядами женщин. В отличие от Ренуара лица танцующих кажутся озлобленными, даже зловещими.

Так же относится Пикассо и к другим художникам. Он не слишком увлекается их идеями, прекрасно понимая, что если сделает это, то никогда не состоится как самостоятельный, оригинальный художник. И он противится этому всем своим существом. Каждое его произведение отражает его неповторимую индивидуальность. И если даже он заимствует у старшего поколения художников какой-то сюжет или технику, то в ходе выполнения работы использует их по-своему, так, как подсказывает ему собственная интуиция, и средствами, которые он считает наиболее подходящими.

В середине декабря 1900 года Пабло мог с полным правом полагать, что достиг главных целей: он детально ознакомился не только с современной французской живописью, но и с различными периодами и направлениями живописи XIX века. Особенно его покорили Энгр и Делакруа...

Кроме того, он начал устанавливать контакты с миром искусства, хотя пока и очень ограниченные. Он обязательно их расширит во время следующих визитов в Париж, хотя тогда у него и в мыслях не было обосноваться там окончательно.

А сейчас ему захотелось вернуться в Испанию, чтобы провести с родителями рождественские праздники. Кроме того, погода в Париже стала такой пасмурной и тоскливой, что Пабло почувствовал острую потребность поскорее увидеть солнце Средиземноморья.

Была и еще одна причина отъезда, по правде говоря, несколько ребяческая и вызывающая улыбку: гордый своим успехом во Франции, он был бы счастлив предстать перед дядей Сальвадором, чтобы насладиться его реакцией на достижения племянника, которых тот добился в Париже без его помощи, без его денег...

Наконец, нужно было срочно помочь бедному Касаджемасу, по-прежнему влюбленному в Жермен: нужно быть безумцем, чтобы называть ее «дамой своей мечты». И хотя их отношения были еще на стадии куртуазного романа, молодая женщина явно ожидала большего, чем мечты... А несчастный вздыхатель раздражал Пабло тем, что на людях все чаще демонстрировал свои пылкие чувства, тогда как наедине с дамой оставался холодным как лед. В отчаянии от безысходности ситуации Касаджемас начал пить, оставаясь часами в состоянии прострации, уставившись в пол. Пабло считал, что любой ценой нужно увезти Касаджемаса из Парижа, так как этот город не принес ему ничего, кроме страданий. Он чувствовал ответственность за друга. Не он ли увлек Касаджемаса в Париж? Поэтому именно он обязан вернуть его в Барселону, еще лучше — увезти его в Малагу. Сверкающее небо Андалусии, очаровательные девушки — все это, возможно, поможет ему забыть парижские страдания...

20 декабря Пабло и Касаджемас прибывают в Барселону и проводят в кругу семьи рождественские праздники, а затем друзья уезжают в Малагу.

Улица Касса Кемадас, холл фешенебельной гостиницы «Три нации». Администратор, взглянув на молодых клиентов, не удержался от презрительной улыбки, которая не ускользнула от наблюдательного Пабло.

Какой вид! Оба были в вельветовых костюмах, сшитых еще в Барселоне перед отъездом в Париж. Теперь одежда изрядно поизносилась, выглядела неприглядно. Слишком длинные, по-видимому, немытые волосы и черные широкополые шляпы сомнительной чистоты придавали им вид богемных анархистов. А в те времена, после серии покушений, о которых писала пресса Испании, подобные персонажи не внушали доверия.

— Очень сожалею, но на данный момент у нас нет свободных номеров.

Естественно, Пабло мог бы подобрать другой отель, но он терпеть не мог дискриминации. Кроме того, хотел произвести впечатление на своего дядю, а потому просто не мог себе позволить остановиться в дешевом отеле.

В конце концов, к своему стыду, он был вынужден обратиться за помощью к тетушке Марии де Пас Руис Бласко, жившей по соседству с отелем, — она заверила хозяина в благонадежности молодых людей.

Устроившись, Пикассо поспешил нанести визит доктору Сальвадору. Но тот был уже в курсе происшедшего, поэтому эффект сюрприза не удался. Что же касается суммы, которую дядя выделял прежде племяннику, то она была настолько ничтожной, что не заслуживала внимания. Придя в ужас от вида молодых людей, он приказал тоном, не допускающим возражения:

— Отправляйтесь немедленно к парикмахеру! — Написав адрес, протянул его племяннику: — И сходите к моему портному — он поможет вам прилично одеться...

Далее выясняется, что Пабло должен потратить массу времени, нанося визиты многочисленным дядям, тетям, кузенам и кузинам. Очень обременительная миссия, которую он с трудом заставляет себя выполнять. Однажды, раздосадованная его поведением, кузина Кармен даже выгнала его. «Тем лучше!» — сказал себе Пабло. Впрочем, он и посещал ее чаще остальных, чтобы избежать других, более утомительных визитов. Теперь, по крайней мере, ситуация прояснилась.

А пока он решил, что должен серьезно заняться Карле-сом Касаджемасом и забыть о родственниках, с которыми у него, на самом деле, было мало общего... Пытаясь развлечь Карлеса, Пабло водит его по портовым кабачкам, пользующимся дурной славой, барам для матросов и, конечно, борделям, которыми так знаменита Испания. Они не раз наведывались в «Лолу ла Шата», где его отец был одним из постоянных клиентов.

Очень скоро Пабло понял, что эти ночные загулы вряд ли могут исцелить Карлеса. Следует заметить, что сам Пабло, морально более крепкий и не столь деликатный, едва ли был из тех, кто мог понять страдания Карлеса.

Несчастный юноша все более погружался в запои. И каждый день он писал «даме своего сердца» исступленные письма. Но его бесконечные сетования, нытье, полная беспомощность стали все больше раздражать Пабло. Хуже того, он стал осознавать, что все это наносит вред его творческой энергетике, опустошает его, что совершенно недопустимо.

В конце концов, сам на грани нервного срыва, он сдается, понимая, что ничем не может помочь Карлесу.

Пабло объясняет сложившуюся ситуацию дяде Сальвадору, и тот в очередной раз выручает племянника, покупая Карлесу билет на пароход, отправляющийся в Барселону. Пабло надеется, что там Карлесом займутся родители...

И больше он предпочитает не думать, что станет с другом, если тот захочет вернуться в Париж.

А вскоре и сам Пабло покидает Малагу.

Но где обосноваться? В Барселоне? Об этом не могло быть и речи, тогда снова Париж? Нет! Или, по крайней мере, не сейчас. Следует все тщательно обдумать... Ведь нельзя сказать, что он действительно преуспел во Франции: 150 франков Маньяча — это, конечно, неплохо, но то, к чему он стремится всеми силами и о чем мечтает, намного больше — это триумф...

Тогда почему не Мадрид? В Париже, где он чувствовал себя все-таки не совсем уверенно, он, вероятно, не сможет добиться быстрого успеха. С другой стороны, и о Мадриде у него остались довольно безрадостные воспоминания. Но может, в конце концов, попытаться взять реванш?

В этом весь Пикассо, с его экстраординарной энергией, которую не способна сломить никакая неудача, и в то же время, что наиболее удивительно, с его зачастую довольно пессимистическим взглядом на мир и человеческую природу.

Мадрид. Конец января 1901 года, улица Сурбано, 28. Трехэтажный дом с меблированными комнатами выглядит довольно внушительно, впрочем, и квартал тоже... Но Пабло снял на год не квартиру, а скромный подвал, меблированный по-спартански: походная кровать с матрасом, единственный стул, маленький стол, ни камина, ни печки, только жаровня, над которой можно погреть руки, а спина при этом остается ледяной. Но зато это совсем не дорого, да к тому же молодой человек ощущает себя совершенно свободным. А перед этим Пабло остановился на несколько дней в небольшом семейном пансионе, где хозяйка, старая дева с лорнетом, сурово отчитывала его за малейшее опоздание к столу. Он этого не выдержал...

В любом случае, он не бездельничал. Сделал большое количество эскизов, рисунков углем и пастелей. Теперь же, на улице Сурбано, он работает без устали, особенно по ночам, когда, как рассказывал Сабартес, единственным источником света была свеча, вставленная в горлышко бутылки. Это его мало волновало, так как на протяжении всей жизни Пикассо настолько отдавался процессу творчества, что был безразличен к комфорту.

Причем он не ограничивался только работой дома — съездил в Толедо, чтобы вновь увидеть своего любимого Эль Греко, посещал Прадо, просто бродил по городу в поисках подходящих сюжетов. Он пишет друзей из богемных кругов, крестьян Толедо, но предпочтение отдает женщинам... особенно проституткам различных социальных уровней — от элегантных кокоток, как, например, Женщина в голубом, до Старой уличной проститутки, с отталкивающе уродливым лицом.

Впрочем, его творческая активность стала еще более разнообразной после встречи с Франциско де Асис Солером, с которым он познакомился ранее в Барселоне, в «Четырех котах». Юноша прибыл в Мадрид, чтобы рекламировать изобретение своего отца в области медицины — электрический брюшной пояс, якобы способный исцелить от самых разнообразных болезней, среди которых... импотенция. На самом деле Солер гораздо больше интересовался искусством и литературой, чем коммерческим предпринимательством. Он решил основать периодический журнал модернистского направления «Молодое искусство» и стать его главным редактором. Деньги? Ему поможет семья, а особенно прибыль от чудодейственного пояса. Он привлек к работе в журнале нескольких талантливых писателей, в том числе Мигеля де Унамуно, Пио Бароху и других.

— А ты будешь художественным редактором и главным иллюстратором, — предложил Солер Пабло.

Польщенный подобным предложением, Пикассо с готовностью согласился, тем более что 150 франков, присылаемых ежемесячно Маньячем, явно не хватало. А так как Пабло отправлял ему немного картин, то Маньяч, не горя желанием платить зря, мог в любое время прекратить поддержку. Поэтому зарплата художественного редактора была как нельзя более кстати. Пабло надеялся благодаря этой работе зарекомендовать себя как иллюстратор. Кроме того, в кругу сотрудников журнала он сможет снова заговорить по-кастильски, от чего отвык в Каталонии, и, возможно, также установить полезные знакомства.

К несчастью, «Молодое искусство» базировалось на весьма зыбкой основе. Не столь наивная, как предполагал Солер, публика отнеслась исключительно скептически к достоинствам электрического пояса. Журнал, лишенный финансовой поддержки, просуществовал совсем недолго: пережил всего пять выпусков с 10 марта по 4 июня 1901 года. Приступив к работе в феврале, Пабло иллюстрировал первый номер «Молодого искусства» зарисовками из жизни Парижа и Мадрида. Но эта работа не оправдала его ожиданий и практически не принесла ни полезных связей, ни денег...

Разочарование было велико. Да и климат Мадрида в это время был не совсем благоприятным. На автопортрете угольным карандашом он выглядит осунувшимся, с разочарованным взглядом, утратившим всякие иллюзии. Кажется, будто он дрожит от холода, руки — в карманах тоненького пальто, которое едва ли защищает от пронизывающего, ледяного ветра мадридской зимы. Он не может согреться даже в своем подвальчике на улице Сурбано. «Я никогда так не мерз в своей жизни», — признается он позже.

Но все это меркнет на фоне только что полученной им ужасной новости. Утром почтальон вручил письмо от Хасинто Ревентоса: его взгляд посветлел — он нежно любил друга, ласково называя его Синто. Именно ему Пабло и Касаджемас подробно рассказывали о перипетиях своей парижской жизни.

Но, едва прочитав первые строчки, Пабло побледнел, слова запрыгали перед глазами.

«Касаджемас мертв», — прочел он. Он покончил с собой вечером 17 февраля.

Это письмо и рассказы очевидцев помогли Пабло позже восстановить все, что произошло в тот роковой день.

После того как Пабло, уставший опекать Касаджемаса, предоставил его самому себе, несчастный юноша отплыл в Барселону, где отдыхал у родителей в течение нескольких недель и, казалось, пришел в себя. Но, по-прежнему преследуемый воспоминаниями о Жермен, он продолжал писать ей два раза в день, умоляя стать его женой. Жермен отвечала лишь изредка не только потому, что вела свободный образ жизни, но и потому, что была официально замужем за неким господином Флорентеном.

В конце концов, в середине февраля, Касаджемас отправляется в Париж. Он останавливается у Пальяреса, так и не покидавшего Парижа, но переехавшего с улицы Габриэль на бульвар Клиши, в мастерскую, состоящую из двух комнат. Недавно он приютил своего соотечественника, скульптора Маноло Уге. Теперь они стали жить втроем. А тем временем Жермен, которую совершенно не устраивала перспектива делить ложе со своим вечным вздыхателем, решила вернуться к мужу, готовому понять ее и простить...

На следующий день она появилась на бульваре Клиши и очень мягко стала объяснять Карлесу, что не может быть и речи о браке, но она останется его лучшим другом.

Касаджемас воспринял это с невозмутимым видом и объявил друзьям, что в таком случае он возвращается в Барселону, но прежде хотел бы устроить прощальный ужин.

Воскресенье 17 февраля. Ресторан ипподрома на бульваре Клиши. За столом Карлес, Маноло, Пальярес, две их подруги и Жермен с Одеттой. Ужин подходит к концу. Обильное угощение сопровождалось столь же обильной выпивкой. Касаджемас приходит в экзальтированное состояние, которое друзья приписывают избытку выпитого. Неожиданно вспыхнул спор между слишком взвинченным Касаджемасом и Жермен, обеспокоенной его состоянием. И вдруг Карлес вытаскивает из кармана стопку писем и требует, чтобы Жермен их прочла: первое адресовано префекту полиции. Жермен еще не пришла в себя от удивления, как увидела, что Карлес вытащил из кармана револьвер. Она едва успела уклониться от пули, но тут же, лишившись чувств, упала на пол. Карлес, считая, что убил ее, воскликнул: «Ну, это для тебя! А это для меня!» — прижав дуло револьвера к правому виску и нажав на курок...

Было девять часов вечера... Агонизирующего Касаджемаса доставили в госпиталь Биша, где он умер за полчаса до полуночи. Ему было всего двадцать лет.

Его похоронили на кладбище Монмартра, заказав поминальную службу в Барселоне в соборе Санта-Мадрона. Пабло не присутствовал ни на одной из этих церемоний. Но он рисует голову друга, и этот портрет появится в журнале «Catalunya artistica» 28 февраля 1901 года вместе с некрологом. Карлес изображен в профиль с правой стороны, куда проникла смертельная пуля.

Внезапный уход Касаджемаса потряс Пабло так же сильно, как когда-то смерть младшей сестры Кончиты. Но в данном случае к его переживаниям прибавилось еще чувство вины, неведомое ему до этих пор. Конечно, Касаджемас был безнадежно слабой личностью, об этом свидетельствовали и его безвольный подбородок, и весь внешний облик. Первая же девушка превратила его в свою игрушку. Но Пабло терзали мысли о том, что он обязан был сделать больше для друга и не должен был так быстро оставлять его без опеки. Угрызения совести преследовали его еще долгое время...

В любом случае, всегда трезвомыслящий и прагматичный, он извлекает урок из трагической судьбы друга. Он убедился, сколь ужасной оказалась разрушительная сила страсти, охватившей Касаджемаса. Вот откуда его постоянное недоверие к женщинам, определенная жестокость в его поведении, а также преждевременные разрывы отношений, часто из-за страха потерять независимость, что принесло бы непоправимый ущерб его творческой активности.

А он готов на все, чтобы защитить свое творчество, если чувствует опасность.

В конце зимы Пабло, все еще в Мадриде, получает письмо от Маньяча с приятной новостью: «Амбруаз Воллар согласен организовать твою выставку в июне. Поэтому, пожалуйста, работай напряженно...» Эта новость пришла в тот момент, когда Пабло начал сомневаться, стоит ли еще оставаться в Мадриде. Здесь ему так и не удалось добиться настоящего признания. Хотя он бесплатно написал несколько портретов дам из высшего общества, за этим не последовало выгодных заказов, которые позволили бы вести достойное существование. Кроме того, его задевало, что жители Мадрида с презрением относятся к барселонцам (а его считали таковым).

Хотя у Пабло установились дружеские отношения с сотрудниками «Молодого искусства», он не смог найти в Мадриде той теплой, душевной атмосферы, которая царила в «Четырех котах»... Он так устроен: не может обходиться без ощущения мужского товарищества, к которому привык в Каталонии, и сохранит это чувство на долгие годы.

А пока он одинок, очень одинок. Он пытается развлечься, посещая многочисленные артистические кафе Мадрида, где одновременно черпает массу сюжетов для набросков: целая галерея живописных персонажей — певцы, клоуны, танцоры, проститутки... Он вынужден прибегать к услугам последних за неимением лучшего, так как нравы девушек Мадрида такие же строгие, как и всюду в Испании. Здесь не встретишь милых, доступных, молодых женщин, как Жермен или Одетта, которые, по мнению иностранцев, придают особый шарм Парижу. Поэтому в Мадриде он часто совершенно один, а не в компании друзей, как в Барселоне, отправляется в ночные путешествия в особенно отвратительные закоулки испанской столицы. Это мрачный, жестокий мир, и Пабло не боится его изображать, как, например, вход в убогий, облупившийся дом, в дверях которого, словно призрак, неподвижно стоит проститутка. А в глубине — мрачная лестница, на верхних ступеньках которой в виде черной пугающей массы угадывается другая проститутка, притаившаяся в темноте в ожидании жертвы⁶. Этот рисунок углем знакомит нас с теми отвратительными сценами, свидетелем которых стал молодой художник.

Нет! Определенно, нет ничего, что могло бы удерживать Пабло в Мадриде...

Решение принято. В начале мая 1901 года он возвращается в Барселону. Тем хуже для арендного договора, который он подписал на год, надеясь преуспеть в Мадриде. Тем хуже для журнала «Молодое искусство», впрочем, доживающего последние дни, и для Солера, который вселил в Пабло напрасные надежды⁷. Тем хуже для превосходного портрета Дама в голубом⁸, салонной картины, оставленной им в Мадриде. И никогда больше его нога не ступит в этот город, который его отверг...

В Барселоне он мог спокойно готовиться к выставке в Париже, остановившись у родителей, что доставило им большую радость. Впрочем, была и другая причина вернуться в Каталонию — Мигель Утрилло тоже решил организовать выставку его работ в наиболее престижной галерее — Сала Парес, которую посещают богатые горожане каждое воскресенье после мессы.

На данный момент он пока еще не располагает достаточным количеством картин для выставки Амбруаза Воллара и поэтому работает, не жалея сил.

У Пабло появилась новая манера письма: он покрывает холст толстым слоем краски, что, кстати, позволяет ему использовать заново старые картины...

Дни пролетают быстро, и Пабло перед отъездом в Париж готовится к вернисажу в Барселоне. Неожиданно он узнаёт, что помимо его работ Мигель Утрилло решил также выставить портреты, выполненные Рамоном Касасом... Пабло возмущен и считает подобную инициативу организатора выставки унизительной: ему хотят сказать, что его собственные работы не достойны быть представленными сами по себе. Хотя, на самом деле, Утрилло так вовсе не считал. Неважно. Уязвленный Пикассо уезжает в Париж накануне вернисажа. Его отсутствие вызвало скандал, но Утрилло простил ему эту выходку. В девятнадцать лет Пабло уже способен трезво оценить свой талант, но остается излишне чувствительным, слишком легко ранимым. Впрочем, он останется таковым на всю жизнь.

Морис Утрилло понимает чувства молодого художника, напишет в журнале «Кисть и перо» статью о работах Пикассо, исключительно благожелательную, где он утверждает, что французские друзья Пабло якобы прозвали его «маленький Гойя». Утрилло предсказывает Пабло блестящую карьеру и рисует его портрет во весь рост (уголь, карандаш, пастель), изрядно идеализированный. Он изображает его на фоне парижского пейзажа, где вырисовываются расплывчатые контуры холма Монмартра и... купол Пантеона.

Определенно, он предугадал...

Примечания

1. Музей д'Орсэ будет открыт в помещении бывшего вокзала в 1985 году.

2. Их друг, писатель Помпеу Жене.

3. Так прозвали папашу Ромеу, хозяина «Четырех котов».

4. Адольф Бриссон (1866—1925) — журналист, основатель «Политического и литературного альманаха», отец будущего директора «Фигаро», Пьера Бриссона.

5. См.: мемуары Берты Вейль (1865—1951). Pan dans l'oeil, 1933.

6. Мрачная лестница, репродукция в журнале «Молодое искусство» (1901. № 1. 10 марта), Музей Пикассо, Барселона.

7. Солер умер через два года, в 1903-м. Он стал главным редактором журнала «Musica Illustrada».

8. Музей современного искусства, Мадрид.