Воллар был занят беседой со старым другом, известным немецким маршалом. То был Даниэль-Генри Канвайлер, высокий худой мужчина лет шестидесяти со стальными голубыми глазами и седой бородкой.

Канвайлер, которого готовили к карьере финансиста, предпочел заниматься искусством и поселился в Париже, где открыл в 1907 году небольшую галерею. Его заинтересовали работы нескольких молодых художников, и вскоре уже он стал эксклюзивным агентом Жоржа Брака, Андре Дерена, Мориса де Вламинка, Фернана Леже и Хуана Гриса. Он также издавал много книг по искусству разных авторов, в том числе Гийома Аполлинера, Андре Мальро и Антонена Арто.

Воллар был явно взволнован. Он стоял за сценой и, выглядывая из-за длинных полотнищ задернутого занавеса из красного бархата, наблюдал за толпой гостей, которые рассаживались по местам.

— Амбруаз, — сказал Канвайлер, — я никогда не видел, чтобы вы так нервничали. В чем дело, дружище?

— Эта выставка или откроет передо мной большое будущее, или погубит меня. Пабло Пикассо заставил нас балансировать на зыбкой грани между абстракцией и фигуративностью. Некоторые из моих коллег боятся, что эту выставку объявят фарсом. А ведь на кону — будущее всего современного искусства.

— Понимаю... А что, ситуация настолько серьезна?

— Боюсь, что да.

У другого конца сцены, тоже за кулисами, стояли Пабло и Макс: они наблюдали за собравшейся толпой. Пабло казался спокойным.

— Это очень важный момент в твоей жизни, — сказал Макс. — Как, ты думаешь, они к этому отнесутся?

— Никогда не знаешь, что подумают критики, — ответил Пабло. Люди выстроились в проходах, ожидая, когда их рассадят по местам. — У нас на глазах критики погубили слишком много талантов, не так ли?

— А ты слышал о грядущей войне? — спросил Макс.

— Какой войне?

— Пока ты сидел в Госоли, вооруженные силы Германии и Австрии трудились сверхурочно — создавали условия для начала крупного общеевропейского конфликта.

— Зачем эти глупости?

— За время правления кайзера Вильгельма II Германия постепенно отошла от статус-кво и заняла куда более агрессивную позицию. Кайзер выступил против продления договора с Россией и заключил альянс с Австро-Венгрией.

— А нам какое до этого дело?

— Большое. Франция и Россия заключили союзническое соглашение, но Германия отказалась к нему присоединиться и теперь строит флот, что беспокоит британцев, поскольку угрожает их безопасности. К сожалению, Европа разделилась на два военных лагеря.

— Лагеря...

— Да, соединенные силы Британии, Франции и России называются Антантой, Германия же объединяется с Австрией. Мне, мой друг, война представляется неизбежной, и достаточно будет малейшей искры, чтобы ее разжечь.

— Ты, должно быть, шутишь. Война Европе совершенно не нужна, — возразил Пабло. — Ты уверен в том, что говоришь?

Подошли Воллар с Канвайлером и прервали их разговор, так что Макс не смог ответить на вопрос приятеля.

— Пабло, я хотел бы познакомить вас с моим старым другом и коллегой, — сказал Воллар. — Это Даниэль-Генри Канвайлер.

Пабло протянул руку для пожатия.

— Рад с вами познакомиться, месье.

— Месье Канвайлер — известный маршан и коллекционер из Германии, и, должен сказать, весьма успешный!

Пабло крепко пожал руку Канвайлера.

— А, так вы, должно быть, сочувствуете вооруженным силам Германии? — многозначительно глядя в глаза Канвайлеру, сказал Пабло.

Канвайлер чуть задумался, услышав такое странное предположение, но потом, удивленно подняв брови, рассмеялся.

— Нет, я не имею ничего общего с этой чепухой. Я просто торговец, который пытается заработать себе на жизнь.

— Приятно слышать, — сказал Пабло.

— Похоже, вы вызвали большой переполох с этим, как вы его называете, «кубизмом», — заметил Канвайлер. — Когда будет ясно, что все прошло хорошо, возможно, я договорюсь с Амбруазом и о других выставках в других местах.

— Вы хотите сказать — если станет ясно, что все прошло хорошо, и если это случится при моей жизни, — усмехнулся Пабло.

Канвайлер холодно взглянул на него.

— Ну у вас и характер! — и вдруг рассмеялся, чтобы снять возникшее напряжение.

Воллар снова выглянул из-за занавеса в зал, где увидел критика Феликса Батона, прибывшего с двумя молодыми людьми. Критик злобно хихикал, пока вся компания усаживалась на свободные места.

— Так-так, — протянул Воллар. — Явился Феликс Батон со своей свитой, туземцы обеспокоены.

— Пора... — торопил Пабло.

Воллар в последний раз внимательно посмотрел на художника, вышел в щель между полотнищами занавеса на авансцену и встал перед двумя сотнями людей, пришедших на открытие. Включился свет над сценой, а светильники в зале стали гаснуть и постепенно потухли совсем.

— Дамы и господа, дорогие друзья, — громко заговорил Воллар. — Большое спасибо вам за то, что пришли сегодня сюда. Надеюсь, вы получите удовольствие от этой совершенно особенной выставки современного искусства... Я желал бы поблагодарить мисс Гертруду Стайн за ее помощь в организации этого показа.

Собравшиеся восторженно зааплодировали. Все взгляды устремились на сидящую в зале Гертруду, она кивала и улыбалась. Рядом с ней сидели Фернанда и Хайме Сабартес.

Воллар взял лист бумаги и начал читать:

«Дамы и господа, прошу вашего внимания. Мы открываем выставку работ оригинального молодого художника. Его зовут Пабло Пикассо, он создал совершенно новую живопись; живопись, свободную от всех былых представлений, — новый стиль, в котором изображение складывается из отдельных элементов: кубов, дуг и клиньев, — представленных в уплощенной перспективе и свободно продолжающихся друг в друге... В его живописи плоскости взаимно накладываются друг на друга, отражаясь друг в друге, и этот смелый прорыв в живописи называется “кубизмом”».

Воллар опустил листок и указал на занавес.

— Друзья мои, я представляю вам картину Пабло Пикассо «Авиньонские девицы» !

Воллар поднял руку, занавес медленно раздвинулся, и стала видна стоящая на сцене большая картина, ширина и высота которой лишь немного не достигали двух с половиной метров.

На мгновение в зале повисла странная, неловкая тишина. Затем раздался гул толпы. Люди, пораженные необычностью картины, не знали, как реагировать.

Феликс Батон с двумя своими спутниками сидел на балконе. Он наклонил голову, что-то прошептал, и один из молодых людей встал и крикнул вниз, в направлении сцены:

— Это позор!

Его приятель подмигнул Феликсу и тоже встал.

— Надувательство! — крикнул он.

Люди крутились в своих креслах и, испытывая неловкость, поглядывали друг на друга, желая понять, что же все это означает. В воздухе повисло острое напряжение.

Тут со своего места поднялся Феликс и крикнул публике:

— Какая дешевка! Это оскорбительно для искусства!

Макс хорошо понимал, чего добивается Феликс. Он кивнул стоявшему рядом Аполлинеру и стал выискивать среди растерянных лиц своих единомышленников. Один из сообщников Феликса начал шикать, и это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Макса.

Взяв газету, он снял ботинок, завернул его в лист и поднялся на балкон. Там он встал за спиной у Феликса. Молодые спутники критика, перегнувшись через перила балкона, выкрикивали ругательства и Макса не заметили.

Он быстро огляделся, чтобы удостовериться, что никто на него не смотрит, и сильно ударил Феликса. Два молодых человека обернулись и обнаружили, что Феликс тяжело опускается в свое кресло.

Аполлинер вспрыгнул на сцену и поднял руки, пытаясь утихомирить взволнованную публику.

— Дамы и господа! — крикнул он. — Пикассо отворил двери в неведомое! Это — открытие!

Макс стоял в проходе и аплодировал, поддерживая Аполлинера.

— Пикассо — гений!

Все больше и больше людей присоединялось к аплодисментам, и наконец они перешли в лихорадочные, оглушительные, продолжительные овации¹.

Пабло протиснулся из-за кулис, и Воллар с Канвайлером вытащили его на авансцену.

Пабло обнаружил, что внезапно потерял дар речи — неожиданное восхищение и внимание ошеломили его. В течение всех лет борьбы он не сомневался в том, что слава к нему придет. Он всегда верил, что она предначертана ему судьбой, и все же реальность застигла его врасплох. О таком успешном показе можно было только мечтать. Художника окружали улыбающиеся лица, его похлопывали по спине, ему пожимали руку, вокруг стоял гул голосов.

Мысли Пабло блуждали, а где-то внутри звучал тоненький голосок его маленькой сестры Кончиты: «Однажды ты станешь знаменитым, Пабло... Я это знаю!»

Он обводил аплодирующую толпу невидящим взглядом и мысленно говорил с сестрой: «Я не забываю тебя, моя малышка, и никогда не забуду». Он поцеловал медальон. Глаза его так и лучились радостью.

В толпе рядом с Гертрудой и Хайме стояла переполненная чувствами Фернанда. По ее красивому лицу катились слезы. Когда шум аплодисментов начал стихать, все трое стали пробираться к сцене, к Пабло. Фернанда обратилась к Гертруде.

— Что все это означает для Пабло?

— А вы, дитя, не понимаете? Что ж, он открыл совершенно новое направление в искусстве, и я сомневаюсь, что теперь все останется, как было прежде.

— Родился кубизм, — добавил Хайме.

— А как бы вы объяснили, что такое этот кубизм? — спросила Фернанда.

— Кубизм — это геометризации и уплощение формы, — пояснил Хайме. — Ничего подобного не было еще никогда.

Гертруда вмешалась в разговор:

— Это нововведение живописцы называют термином «сдвиг» или «взаимное наложение» объектов.

— Взаимное наложение... Боюсь, я не понимаю, сказала Фернанда, покачав головой.

Хайме улыбнулся и посмотрел на Гертруду в надежде, что той удастся объяснить лучше.

— Моя дорогая, взаимное наложение — как раз и есть самое главное в работах Пикассо. Это откровенный бунт против условностей в искусстве. В картинах Пабло есть своя особая логика, совершенно оригинальная и свободная от предрассудков. Это гениально!

За кулисами Хайме увидел висящую на стене темно-синюю картину «Жизнь», посвященную Карлосу Касагемасу.

— Карлос бы им гордился, — сказал Хайме, обращаясь к Фернанде. — В этом портрете Пабло ухватил самую сущность своего друга.

Сжимая в руке медальон Кончиты, Пабло в одиночестве сидел за кулисами и размышлял. К нему подошли Аполлинер и красивый молодой человек выразительной внешности, лет двадцати с небольшим. На нем были красный, небрежно надетый берет и так же небрежно замотанный вокруг шеи золотистый шелковый шарф. Молодого человека окутывала атмосфера уверенности и шика.

— Пабло... Это Жорж Брак².

Брак шагнул вперед и протянул руку.

— Я так много слышал о вас, — сказал он. — Быть может, вы окажете мне честь и посетите как-нибудь мою студию?

Пабло крепко пожал протянутую ему руку.

— А почему бы и не зайти? Я слышал о вас и знаю, что вы тоже интересуетесь абстракцией.

— Так и есть, — подтвердил Жорж. — Давайте встретимся. Я оставлю свой адрес у Воллара.

Разговор был прерван Максом и небольшой группой доброжелателей, которые подняли Пабло на плечи, восхваляя его поразительный успех. Они, будто зрители корриды, чествовали матадора, осыпая арену цветами в знак восхищения его дерзостью и мужеством. Побежденный бык лежал у его ног.

Примечания

1. Авторское переосмысление событий. Успех картины не был таким молниеносным и оглушительным. Полотно несколько лет лежало в студии художника и было выставлено впервые только в 1916 году.

2. В действительности Пикассо и Брак познакомились несколькими годами ранее.

Предыдущая страница

К оглавлению