Глава 22. Бато-Лавуар. Монмартр

Полуразрушенное здание дома № 13 по улице Равиньян, между площадью Пигаль и вершиной холма Монмартра, известное как «Бато-Лавуар» («Баржа-Прачечная»), было жилищем и студией Пикассо и его богемных друзей. Художники, живущие здесь, работали с полной отдачей ради достижения поставленных целей. Группа «неистовых»¹ жила и работала среди других живописцев, скульпторов, писателей, юмористов, актеров, прачек, швей, разносчиков и торговцев овощами: это был рабочий квартал.

Дом был знаменит тем, что с первых лет XX века там селились и трудились многие незаурядные, выдающиеся художники. Первые из них начали селиться в Бато-Лавуар в 1890-е годы, но после 1914-го в связи с войной они разъехались кто куда. Многие переселились на Монпарнас.

Небольшая площадь перед улицей Равиньян была названа в честь французского певца Эмиля Гудо. Ее окружали грязные темные дома, скорее похожие на груды мусора, чем на жилища. В ненастные дни деревянные постройки качались и трещали, напоминая баржи-прачечные, стоящие неподалеку на Сене.

В многоквартирном доме Бато-Лавуар шел маскарад, в воздух взвивались конфетти и ленты серпантина. Бурная богемная вечеринка была в разгаре, к дому стекались приглашенные: пешком, в каретах и в легких двухколесных экипажах. Гости были в масках и в пестрых причудливых костюмах — арлекины, клоуны, пираты и прочие.

Внутри дома царило оживление: жильцы и гости сновали по комнатам, коридорам и лестницам, танцевали, пели, смеялись.

Пабло молчаливым наблюдателем стоял у входа, то и дело приветствуя поклоном новоприбывших знакомых. На нем был костюм тореро со шляпой и накидкой.

Проходившая мимо молодая темноволосая красавица, одетая в пышное платье танцовщицы канкана, попыталась поймать блуждающий взор Пабло. Молодой человек встретил ее кокетливый взгляд. Это была Фернанда Оливье.

Девушка не сводила глаз с Пабло. Поддразнивая его, она шаловливо приподняла подол платья, показав панталоны в оборках.

Она остановилась у стены рядом с подругой, одетой мальчишкой, наклонилась к ней и стала шептать, будто по написанному: «Он был маленьким, черным, крепко скроенным, беспокойным и строгим, с темным взглядом тревожным...».

Пабло, скрестив на груди руки, прислонился к стене напротив Фернанды. Он только кивнул ей — и она тут же подошла.

— Ты, должно быть, тот самый сумасшедший испанец, о котором все говорят?

Пабло засмеялся.

— И что же обо мне говорят?

— Что ты задира и скандалист, очень самонадеян и уверен в своих талантах!

— Разве это плохо? Я хочу сказать, разве плохо быть уверенным в себе?

— Возможно, для кого-то и неплохо... Ты слишком напыщенный, и ты — мачо. Но, честно говоря, мне по душе такие забияки.

Пабло улыбнулся, притянул Фернанду к себе и страстно поцеловал ее в губы.

К сожалению, поцелуй был прерван полицейским свистком. По лестнице поднимался маленький раздраженный человечек, рядом с которым шли двое полицейских. Это был владелец дома — приземистый, воинственный мужчина лет пятидесяти, в высокой шляпе, с оспинами на лице, с маленькой козлиной бородкой. Он цедил сквозь зубы проклятья в адрес праздника и всех его участников.

Два здоровенных полицейских остановились за его спиной, когда он налетел на Пабло.

— Вот он! — вопил домовладелец. — Я хочу, чтобы его немедленно вышвырнули отсюда!

Пабло смотрел на него так, будто разглядывал насекомое под лупой.

— И вы еще имеете наглость здесь веселиться! — орал хозяин. — Вы должны мне арендную плату за три месяца! Я конфискую все, что вам принадлежит, и картины тоже!

Пабло вышел вперед, чтобы загородить девушку, а проходившие мимо участники вечеринки, на всякий случай, помалкивали.

— Если вы прикоснетесь к моим картинам, это будет последнее, что вы сделаете в этой жизни, — предупредил Пабло, яростно сверкая темными глазами.

— Вы слышали? — взвизгнул хозяин, обернувшись к полицейским. — Он мне угрожает... я хочу вышвырнуть его отсюда!

Блюстители порядка уже готовы были схватить Пабло, но тут вперед выступила Фернанда.

— Погодите! Сколько он должен?

— Тридцать франков. А вам-то что?

— Не ваше дело... Хотите получить деньги или нет?

Хозяин засмеялся и стал разглядывать ее.

— Деньги от шлюхи? Отправляйся назад в койку, потаскушка!

Пабло не стал дожидаться окончания фразы — он кинулся на домовладельца. Все присутствующие замерли в ужасе.

Полицейские не могли ни на что решиться, не желая вмешиваться, и только пытались оторвать руки Пабло от горла домовладельца, но молодой человек был силен как бык. В конце концов, когда испуганный хозяин начал задыхаться, Пабло его отпустил. Обескураженный и встрепанный, тот попятился и, пытаясь опомниться, стал поправлять галстук и воротничок.

— Я тебя убью, если ты еще раз дотронешься до нее! — крикнул Пабло.

Хозяин нырнул за спины полицейских.

— Я хочу, чтобы вы его арестовали. Он — маньяк, угроза обществу!

Фернанда спокойно обратилась к полицейским, указывая на хозяина дома:

— Офицеры, а я хочу, чтобы арестовали этого человека за оскорбления и за прикрываемые положением неоднократные попытки изнасилования!

Полицейские смущенно переглядывались, но, казалось, им понравилась эта бравада. Тем временем домовладелец вскипел от ярости.

— Думаешь, ты самая умная? — крикнул он. — В следующий раз я принесу ордер на твой арест.

— И мое обвинение в силе, — парировала Фернанда. — Офицеры были свидетелями того, как вы оскорбляли меня.

— Месье, дама права, — сказал главный полицейский. — Советую вам взять деньги и уйти.

— Что? — коротышка был явно не в себе: казалось, его разорвет от злости.

— Именно так, месье. Берите деньги и уходите, — повторил полицейский.

Хозяин бросил злобный взгляд на Фернанду, затем на Пабло.

— Ты собираешься внести за него квартплату?!

Фернанда приподняла юбку, вытащила из-за подвязки чулка банкноты, скрученные в рулон, отсчитала тридцать франков и швырнула их домовладельцу.

Пабло нерешительно запротестовал.

— Я не могу принять этих денег...

— А по-моему, ты не в том положении, чтобы что-либо принимать или не принимать, — съязвила Фернанда. — Так что помалкивай. Я получу их назад, будь уверен.

Хозяин, облизывая губы, жадно схватил деньги:

— Ха-ха! Проститутка заботится о голодающем художнике, вот так номер!

Пабло снова двинулся на него, но вмешались полицейские. Опасаясь за свою жизнь, домовладелец поспешно сбежал вниз по лестнице, а Пабло вслед ему крикнул:

— И ты называешь это комнатой?! Тридцать франков за крысиную нору? Сквалыга!

Фернанда удерживала его, пока полицейские провожали коротышку на улицу.

Свидетели перепалки, стоявшие внизу, устроили паре овацию, а Пабло поблагодарил толпу картинным жестом тореро-победителя и обернулся к Фернанде. Он был безмерно ей благодарен и стал, как безумный, целовать ее на виду у всех, потом схватил ее за руку и, сверкая глазами, потащил в свою комнату.

Пабло влетел в свою каморку, распахнул окно, выходящее на улицу, и увидел покидающего дом хозяина. Полицейские, оставив старого скрягу, отправились по своим делам.

Фернанда приблизилась к Пабло и тоже посмотрела вниз из-за его широких плеч. Вдруг юноша кинулся к мольберту, схватил банку с синей краской и опрокинул ее на лысую голову домовладельца. Тот взвизгнул и, весь залитый краской, стал яростно вытирать глаза, чтобы увидеть хулигана. Он посмотрел вверх, исторгая проклятья, как раз в тот момент, когда Пабло и Фернанда со смехом юркнули, в комнату.

— Я считаю, что это надо отпраздновать! — сказал художник. — Подожди, я сейчас...

Студия Пабло, с двумя световыми люками в потолке, представляла собой небольшую комнату без шкафов и комодов, куда можно было бы сложить вещи: для этой цели служили крючки на стенах и коробки. В углу валялся матрас, посреди каморки возвышался мольберт, и повсюду стояли прислоненные друг к другу картоны.

Фернанда, ожидая возвращения Пабло, прохаживалась по студии, в которой был ужасный беспорядок, и благоговейно разглядывала работы художника. Она не могла понять, как один человек может создать столько замечательных вещей — бессчетное количество картин и рисунков. Попадались среди них и скульптуры в металле и камне, да, наверное, и гравюры, как подумала Фернанда, заметив листы меди, — и всего так много! Именно тогда она впервые увидела работы «голубого периода»: «Старый гитарист», «Трагедия», «Жизнь» и «Объятие».

Фернанде они казались слишком уж грустными. В людях, которых писал Пабло, было что-то вызывающее сострадание, что-то мелодраматическое, но с особенным привкусом поэтической утонченности. Молодая женщина будто онемела: такое впечатление произвела на нее обнаженная душа художника.

Потом Фернанда подошла к незаконченной картине, изображавшей Карлоса, и остановилась около нее, не сводя с портрета глаз, и даже не услышала, как вошел Пабло. Он молча следил за девушкой, сжимая в руках бутылку местного красного вина и два стакана.

Он видел, что она захвачена его картиной — не законченной еще работой под названием «Жизнь», которую, как казалось Пабло, он не в состоянии дописать.

— И что ты об этом думаешь?

Фернанда обернулась.

— Я вижу здесь великую печаль и отчаяние. Что же, в твоих работах нет места романтике?

Пабло пожал плечами, поставил стаканы на стол, наполнил один из них и протянул Фернанде.

— Просто я пишу то, что чувствую. Мы, художники, — летописцы своего времени... Правда, отвергаемые обществом и непонятые.

— Может, ты и прав, но ты не должен подчеркивать отчаяние в лицах персонажей. Люди хотят покупать жизнерадостные картины, смотреть на то, что поднимает им настроение, примиряет их с жизнью.

Пабло сделал большой глоток вина и поставил картину с Карлосом на мольберт.

— Если людям не нравится моя работа, они не обязаны ее покупать. И мне на это плевать, потому что я никому не позволю решать, что мне делать.

— В таком случае я вижу, что великий талант тратится впустую. Ты же не собираешься всю оставшуюся жизнь писать только голубое?

— А ты предпочитаешь розовое? — засмеялся Пабло.

— Почему бы и нет? Давай выпьем за что-нибудь новое...

— Знаешь, мне давно не было так хорошо с женщиной, — сказал Пабло, чувствуя, что успокаивается. — Слушай, я ведь даже не знаю, как тебя зовут!

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Меня зовут Фернанда.

— А я — Пабло...

Он обнял ее своими сильными руками и подвел к кровати. Она не сопротивлялась. Он взбил подушки, чтобы ей было удобнее, положил ее, лег рядом и стал целовать ее нежную высокую шею.

— ...Пикассо, — пробормотала Фернанда. — Я все про тебя знаю. Тебя все знают...

И Пабло снова поцеловал ее, и они обнялись, как обнимаются влюбленные.

Огонек обгоревшей свечи, стоящей на маленьком столике возле кровати, задрожал и погас.

После того как Фернанда стала любовницей Пабло, жизнь его переменилась. Присутствие этой женщины вдохновило его на многие работы в годы перехода к кубизму, особенно в 1906 году, когда Пикассо написал картину «Женщина с хлебами», а также сделал скульптуру «Голова женщины» и еще несколько работ, в том числе «Женщину с грушами».

Примечания

1. Fauve — дикий (фр.).