Известность Пикассо росла и могла быть измерена ростом цен на картины, проданные Канвайлером, Уде и Волларом. Все усиливающийся интерес коллекционеров позволял думать, что он больше никогда не будет испытывать бедности. И тогда, летом 1909 года, он решил взять Фернанду и еще раз поехать в Барселону. Вскоре после их прибытия туда — быть может, он хотел попытаться оживить дух Госоля? — он повез Фернанду в Орту.
Фернанде там было не так уж хорошо. Пикассо в то лето был очень активен, он привез оттуда шесть пейзажей и пятнадцать портретов своей возлюбленной, но это путешествие не вернуло их прежней жизни.
То время, когда они жили врозь (лето и осень 1907 года), оставило по себе дурные воспоминания. И у него, и у нее были романы с другими. Пикассо продолжал оставаться под впечатлением смерти Вигельса, ему стало понятно, что безумие находится совсем рядом с каждой попыткой проникнуть во Вселенную. Но самым плохим было то, что он жил с женщиной, которая вовсе не понимала кубизма, он ей не нравился. К тому же этим летом рядом не было Брака.
Возможно, Пикассо переживал органическую депрессию; позже, когда он вернулся в Париж, на него обрушилось желудочное недомогание. Его предъязвенное состояние, несомненно, было вызвано бог знает какими комбинациями в его организме, возникающими при каждом ударе кисти, с каждой новой картиной. Впредь взаимоотношения кисти и холста не пройдут художнику даром — кубизм, как комплекс, был так же прост, как игра в шахматы в трех измерениях.
И тем не менее по-настоящему заболела Фернанда. Ей стало плохо в Барселоне, но в июне, когда они прибыли в Орту, она уже совсем разболелась. В июле стало еще хуже.
«Он ответственен за мое состояние... он довел меня до этого». У нее в моче была кровь, а иногда вся моча становилась кровавой. Она страдает от резких болей. Очень возможно, что он заразил ее своими застарелыми венерическими болезнями. Пока не было антибиотиков, люди жили с последствиями сифилиса и гонореи так, будто это был иногда возобновляющийся герпес, доставляющий неудобства. Разумеется, Пабло будет пожимать плечами. Просто пришла ее очередь. Если он и выглядит бессердечным, то, возможно, так оно и есть. Но так ведет себя исследователь, генерал или сосредоточенный на своих достижениях спортсмен. Важна главная цель, при этом подруга либо является помощницей, либо помехой. Вина — это слишком большая нагрузка, этого он не приемлет. Этого он не может себе позволить. Иначе в его снах снова возникнет бесконечная череда трупов, вернувшихся к жизни, а ему нужна вся его энергия, чтобы он мог сосредоточиться. Он вырывается из джунглей, из ледяных полей привычной эстетики.
С этой точки зрения, наблюдая его работу, она, должно быть, ужасно страдала. А он игнорировал эти страдания! Очень многое мы можем понять из концовки ее письма:
Мы можем сравнить, как он писал ее в 1906 году, с тем, что было три года спустя. В 1906 году девушка в голубом могла даже рассматриваться как сам Пикассо в этой роли, в которой, в сущности, он прислуживал Фернанде. Необходимо подчеркнуть, что все изменилось к 1909 году.
Она корчилась от боли в немом ужасе — но он, несомненно, любил свою работу больше, чем ее. Теперь Пикассо больше всего занимало, насколько картина «Источник в Орте» мог быть поддержан его портретами Фернанды.
С самого начала всем своим отношением он показывал: она поправится. Она действительно поправилась. На фотографии, сделанной в Орта-де-Эбро, интересно видеть то, что она держит за руку несчастную маленькую девочку. Да. Это еще одно похороненное разногласие, бывшее между ней и Пикассо: неспособность дать жизнь ребенку и воспоминание о печальном фиаско, которое они потерпели, взяв на неделю ребенка из приюта.
Сомнений нет, отношения между ними становятся все хуже. Это положение приняло форму переезда после их возвращения в Париж из Бато-Лавуар в квартиру на бульваре Клиши, 11, в типичную буржуазную квартиру. Интересно, что с прошествием лет каждый из них упрекал другого за этот переезд. Вполне возможно, что оба были правы.
Пикассо вступает в полосу глубокого раздвоения личности, он теперь наполовину представитель богемы, наполовину — буржуа, все так и останется до конца его жизни. Накупив дворцов и замков, он, однако, всегда отказывается меблировать их в соответствии со своим богатством или в соответствии с архитектурными стилями. Он коллекционировал мусор наряду с антиквариатом. В определенных случаях он мог быть очень элегантно одетым, но работал в точно такой же одежде, в какой работал, живя в Бато-Лавуар. И до конца своих дней он одной ногой будет стоять в мире богатых, а другой — в бедности, сопутствующей молодому художнику. Точно так же, как и большинство художников, вышедших из среднего класса, тех, кто были до него и после него, он смог сбежать от ценностей, исповедуемых его родителями, но только наполовину.
Всколыхнулись ее социальные амбиции. Сердце Фернанды тоже было поделено надвое. Хотя она и была известна как самая красивая во всем Париже любовница художника, она тем не менее оставалась существом, принадлежащим к обществу ее тетушки — к среднему классу. Она может обожать Пикассо за его энергию и талант, но, без сомнения, стыдится его неотесанности. Перечитав одно из писем, которые Пикассо отправляет Гертруде Стайн из Госоля в 1906 году, Фернанда наверняка пытается загладить некоторые огрехи, которые допускает ее испанец в своем полулитературном французском. В ее письме, сопровождающем его послание, мы можем почувствовать стыд, который она испытывает за его орфографические ошибки: «Сомневаюсь, что вам удастся расшифровать письмо Пабло, но я думаю, что лучше оставить все как есть, с его более чем ЭКСЦЕНТРИЧНЫМ французским». «Fantaisiste — вот как она определяет этот текст, и это еще мягко сказано, принимая во внимание его ужасающий синтаксис и орфографию. Пикассо мог быть не в ладах с французским, возможно, потому, что был наполовину дислексиком. В самом деле, как его глаз мог бы следовать по рядам букв алфавита, когда его инстинкты заставляли прыгать взглядом с грудей на ягодицы? Фернанда в глубине души, несомненно, конфузится из-за него, как то же самое должна была испытывать и ее тетка.
«Однако как же приятно жить по образу и подобию преуспевающих людей из среднего класса.
Мы едим в столовой старого красного дерева, на столе, покрытом белой скатертью. И все это делает прислуга. Мы спим в комнате, которая служит только местом для отдыха, мы спим на низкой кровати с тяжелыми медными квадратными ножками. Позади спальни, в конце холла находится небольшая гостиная с диваном, пианино — прелестной итальянской вещицей, инкрустированной слоновой костью и перламутром, — которое ему прислал его отец, там же есть еще несколько других милых, старинных предметов. Я должна упомянуть удивление, которое выразили грузчики, сравнив нашу студию и это помещение. «Уверен, — сказал один из них Райналю, который помогал Пикассо. — Уверен, эти люди выиграли в лотерее».
Здесь два окна, и если встать у одного из них, можно увидеть солнечный свет и прекрасные деревья в саду. Часто, вернувшись на закате и посмотрев в окно, можно услышать пенье птиц, которое раздается вплоть до того времени, пока нужно ложиться спать, а иногда и до полуночи».
Возможно, она годами уговаривала его переехать из Бато-Лавуар, но теперь наверняка огорчена тем, что они совершили эту страшную ошибку.
«Несмотря на наш материальный достаток, он все больше и больше мрачнеет. Когда кто-нибудь спрашивает, что происходит, отчего он так страдает или что его раздражает, он с удивленным видом оглядывается и отвечает: «Нет, нет, ничего — я задумался о своей работе». За столом он почти не разговаривает, часто хранит молчание до конца еды.
Впрочем, он страдает или считает, что страдает. Когда я только познакомилась с ним, он много пил, но еда была ему безразлична. Теперь же он не съест ничего, что не прописано для его диеты. Уже несколько лет я не вижу, чтобы он пил что-нибудь, кроме минеральной воды или молока, ест он только овощи, рыбу, рис, приготовленный в молоке, и виноград. Быть может, именно из-за этой диеты он такой угрюмый».
Вскоре в страхе перед болезнью он начинает постоянно разглядывать свой носовой платок, боясь обнаружить там следы крови. Даже если доктор уверяет его, что он здоров, он этому не верит. Как добавляет Фернанда: «Он нервничает по любому поводу, даже еще до того, как этот повод возникает».
И тем не менее все неважно. Они переехали для того, чтобы укрепить свое социальное положение, и потому он работает на это, несмотря на болезни, депрессию и дальнейшее освоение кубизма.
Возможно, вдобавок ко всему, серо-коричневатую палитру кубизма можно было бы рассматривать как отражение долгого периода депрессии, когда, опустив голову долу, глядя на мокрые булыжники мостовой, Пикассо шагал по дождливому осеннему Парижу.
