а находил их.
На правах рекламы: |
Четверг 18 ноября 1943Заработавшись накануне за полночь, я появился у Пикассо довольно поздно — к полудню. Обычно это не имело значения. Хозяин не выходил из дома раньше часу дня. Но сегодня его не оказалось — это был четверг, — и Сабартес закрыл мастерскую ровно в двенадцать... Когда я подошел, он уже спускался по лестнице в компании Марселя и какого-то незнакомца. Кто это? Я уже не в первый раз вижу его у Пикассо. Одетый в синий костюм, с розеткой в петлице, он иногда часами просиживает в прихожей, ожидая хозяина. Сабартес и Марсель уходят. А мы с незнакомцем направляемся к метро. Он говорит: «Живопись, рисунки Пикассо вызывают у меня восторг. А вот его скульптуры нравятся мне гораздо меньше... Что вы об этом думаете?» Я отвечаю, что, на мой взгляд, ваяние Пикассо — это, в определенном смысле, основа его живописи. Это та сфера, где его идеи рождаются и формируются. И это очень важно. Вся его живопись как бы пропитана скульптурой. Что же до его пластических новшеств, то они, безусловно, повлияют на эволюцию ваяния... В тот момент, когда мы, подойдя к метро, уже собирались спуститься под землю, незнакомец в синем костюме вдруг признается: — Я — фабрикант, делаю краски... Это я снабжаю ими Брака, Матисса и многих других художников. И Пикассо в том числе. Занимаюсь этим уже двадцать лет... Я обожаю живопись и собираю коллекцию картин... И вот я облюбовал для себя один из натюрмортов Пикассо... Я в него просто влюбился. И очень хочу его заполучить... И тут человек в синем костюме достает из кармана, развертывает и протягивает мне лист бумаги, исписанный почерком Пикассо, только более аккуратным, не таким дерганым, как обычно. На первый взгляд мне показалось, что это стихотворение: двадцать строк, выстроенных в колонку и обрамленных с обеих сторон широкими белыми полями. После каждой строчки — тире, иногда очень длинное. Однако это было не стихотворение, а последний заказ на краски от Пикассо:
Похоже на сонет «Гласные» Артюра Рембо. Все безвестные герои палитры Пикассо внезапно выходят из тени, и во главе — «Белая стойкая». Каждый из них отличился в каком-то из сражений — «голубой период», «розовый период», кубизм, «Герника»; каждый мог сказать: «Я тоже там был...». И Пикассо, делая смотр своим войскам, своим боевым товарищам, своим молниеносным пером, как братский привет, добавляет каждому длинное тире: «Приветствую тебя, Серебристая белая! И тебя, Персидская красная! И тебя, Изумрудная зеленая! Голубая церулеум, Фиолетовая кобальтовая, Черная из слоновой кости, привет вам всем! Привет!»
|