Суббота 4 декабря 1943
Закончив работать с крупными скульптурами, я начал снимать мелкую бронзу и фигурки, запертые в «музее», ключ от которого ревнивый Пикассо всегда хранит у себя. Он не доверяет его никому, даже Сабартесу. И теперь, пока он не откроет витрину, я не могу работать. Вчера, крайне утомленный, он мне сказал:
— У меня даже не было времени вынуть для вас скульптуры... Мне очень жаль... Завтра я это обязательно сделаю, обещаю... А сегодня утром у меня не было ни минуты...
Однако у него нашлась минута, чтобы сказать мне с лукавой улыбкой:
— Кстати, вы читали? Этой ночью в гостинице «Ницца» было совершено убийство. Я очень беспокоюсь... Там живет Ольга, и Превер тоже. Убили женщину! Надеюсь, что это сделал не Превер...
* * *
Сегодня времени у него достаточно. Я нахожу Пикассо в прекрасном настроении в компании какого-то поэта из Сен-Жермен-де-Пре, очень странно одетого: на босых ногах сандалии, через плечо холщовая сумка, по одежде то ли назареянин, то ли бродяга... Но он молод и хорош собой, что прекрасно сочетается с его смешным нарядом.
Пикассо открывает витрину и достает дюжину статуэток... Все утро я работаю в мастерской один. А когда ухожу, появляется Сабартес. Он спускается от Пикассо, неся три небольших полотна, выдержанных в приятных розово-серых тонах...
САБАРТЕС. Это из моей личной коллекции. Вот эта — мой последний портрет, написанный Пикассо... Что скажете? Он сделал его четыре года назад, в Руайяне. Я хотел поставить его в раму, но он предпочел сделать это сам. И, между делом, почти полностью переписал полотно...
Я рассматриваю картину: Сабартес в облачении испанского гранда — с широким гофрированным воротником, какие носили в XVI и XVII веках, и в забавной черной бархатной шляпке, украшенной маленьким голубым пером. И хотя Пикассо все перевернул вверх дном, нарисовав глаз там, где обычно располагается ухо, а ухо — на основании носа, вдобавок налепив на него очки вверх ногами, поражающий своей оригинальностью портрет отличается необыкновенным сходством. История с переодеванием меня удивила, и я спрашиваю об этом Сабартеса.
САБАРТЕС. Это моя идея... Просто такой каприз... Я всегда мечтал о том, чтобы Пикассо нарисовал меня в одеянии дворянина XVI века, эпохи Филиппа II, — именно таком, какое король носил в Эскуриале... Пикассо не остался глух к моим фантазиям... В 1938-м, на улице Боеси, он сначала сделал с меня несколько рисунков с маленьким воротничком — его очень забавляли воланы из накрахмаленного муслина. И собирался писать меня в полный рост, в натуральную величину, в костюме испанского гранда, с крахмальными брыжами... Но время шло, и мне стало казаться, что он все забросил, как вдруг в Руайяне он удивил меня этим портретом... Вы заметили, что он пользовался тонами, которые были очень популярны у испанских художников той эпохи?
Я слушал его и удивлялся; мне бы и в голову не пришло, что в душе этого сурового республиканца живет hidalgo.
БРАССАЙ. Должно быть, ваших портретов, написанных Пикассо, уже набралась целая коллекция. Взять хоть тот, что находится в Москве и называется «Кружка пива» — вы сидите за столом, опершись на него локтями...
САБАРТЕС. Да, «Кружка» входила в коллекцию Щукина. Это самый первый из моих портретов, Пикассо написал его в 1901-м, в самом начале «голубого периода».
БРАССАЙ. Меня удивило, что он изобразил вас без очков... А вы, насколько я знаю, носили их всегда...
САБАРТЕС. Всегда, у меня очень сильная близорукость. А в юности я носил пенсне... Но именно в тот день я оказался без него. Я тогда в первый раз приехал в Париж. Поселился в Латинском квартале, в маленькой гостинице на улице Шамполион. У нас с Пикассо и еще несколькими приятелями была привычка собираться каждый вечер на втором этаже кафе «Лоррен»... И вот однажды вечером он застал меня там, с кружкой пива и без пенсне: я сидел погрузившись в свои мысли, уткнувшись в пустоту ничего не видящим взглядом... Должно быть, его поразил непривычный вид моего лица... Несколько дней спустя он показал мне этот портрет... Он сделал его по памяти, потому что я ему не позировал...
БРАССАЙ. Сколько ваших портретов он написал?
САБАРТЕС. Их всего четыре... Второй был написан в том же 1901 году: у меня там, как у начинающего художника, длинные волосы до плеч... Третий появился несколько лет спустя... И наконец, вот этот, последний по времени... Но кто знает? Может, он еще напишет меня в полный рост, в одеянии испанского гранда?.. И однажды вы прочтете историю этих портретов... Я как раз сейчас ее пишу...
Я провожаю Сабартеса до станции метро «Севр-Бабилон». Он интересуется, много ли осталось скульптур, которые мне нужно сфотографировать.
БРАССАЙ. В мастерской я уже практически закончил. А что касается остального, кто может сказать? Да и сам Пикассо вряд ли помнит все свои скульптуры... У меня, например, нет некоторых его «конструкций» из проволоки... Я видел их на улице Боеси. Надо бы сходить и туда... Пикассо обещал меня сводить как-нибудь...
САБАРТЕС (с кисло-сладкой улыбкой, которая появляется у него на лице всякий раз, когда речь заходит об обещаниях Пикассо). Обещал? Запомните раз и навсегда: обещать и сделать — это разные вещи, которые совпадают у него очень редко. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было... За его неисполненные обещания обычно расплачиваюсь я... Его обещания... Взять хотя бы второй мой портрет 1901 года — он мне его подарил. Но каждый раз, когда я пытался увезти его в Париж, он говорил: «Я тебе его отдам в Барселоне...» А в Барселоне он отдал его в кабаре, куда мы ходили. Эта картина была продана, переходила из рук в руки до того момента, пока он ее не выкупил. И она вернулась на улицу Боеси. Но мне он ее так и не отдал... Вот вам история моей картины...
БРАССАЙ. То есть вы полагаете, что на улицу Боеси я не попаду никогда?
САБАРТЕС. Даже и не надейтесь! У него нет ни малейшего желания... Это место пробуждает у него тягостные воспоминания: ему тяжело переступать порог дома, где он столько страдал... Всякий раз, как он начинал жизнь с чистого листа, он обрубал все окончательно, бесповоротно... В этом его сила! Ключ к его молодости... Как змея, которая линяет, он отбрасывает старую кожу и начинает все заново... И после очередного разрыва никогда не оглядывается назад... Способность выбрасывать из памяти ненужное у него еще более потрясающая, чем сама память... Однажды, по тем же причинам, он сбежит и с улицы Гранд-Огюстен...
Я спрашиваю у Сабартеса, много ли произведений Пикассо осталось на улице Боеси.
САБАРТЕС. Почти все, что было в мастерской, он перевез сюда. Но в квартире осталось кое-что из сделанного давно...
БРАССАЙ. А что он держит в мастерской рядом с «Каталаном»? Я очень удивился, когда услышал от Пикассо, что там остается не менее полусотни скульптур.
САБАРТЕС. Он может и ошибаться. Там стоят только фигуры из кованого железа, перевезенные из Буажелу, да с дюжину гипсовых...
Я интересуюсь, известно ли ему что-нибудь о Поле Розенберге.
САБАРТЕС. У него забрали все: дом, мебель, серебро, галерею... К счастью, ему удалось вовремя уехать... И в Нью-Йорке он начал все сначала... Да, он был тесно связан с Пикассо, то есть я имею в виду, что он продавал его картины... Но на этом — точка. Поддерживать дружеские отношения с таким высокомерным субъектом, презрительно относившимся к художникам, было невозможно... Правда, Пикассо спуску ему не давал. Здесь роли распределялись по-другому...
Мне хотелось бы пригласить Сабартеса на обед.
САБАРТЕС. Вы мне симпатичны, но у меня очень плохо с глазами, и я боюсь темноты... Когда на улице темнеет, я предпочитаю находиться дома... Особенно теперь, когда может в любую минуту случиться black-out.1
Примечания
1. Отключение света (англ.). — Примеч. перев.
