5—24 июля 1937 года

5 июля 37 года

крыло боевая колесница увязшая в синеве брошенной как подарок прикрепленный на мачте среди обломков парусника цветок одетый в золотисто-желтый мелкий дождь огненно-красный дождь радости от драгоценного подарка несущего в руках завернутые в старую газету экскременты розы фарс шутка сильный удар колотушкой по правой щеке крики оранжевый цвет синеватой гирлянды звезд на лиловом рукаве ее корсажа дань уважения миндально-зеленому вздоху смелости запертой в накидке ледяного кубка дремлет кармин легкое и удобное желание вокруг светло-голубого каменного рта радуги белое хмельное солнце развешенное на просушку как картина горящая и немая лиловая любовь звезда сотворенная ружейным выстрелом в бледно-желтом льду по которому волочатся лоскутья ее горького платья смешиваясь с землистым цветом скорби вихрь лазури растворенной в красном молоке омочившем ее пальцы в синем бархате капля за каплей истекает вода на кружок лимона капризно хорошо в тепле крыла нежной бабочки черная телка зрачок голубиное горло громкий смех хитрый лес роз на коленях мертвая от страха вертясь колесом

6 июля 37 года

тогда взгромоздили пушки на органы сами по себе привязанные к грудам сыра и обмакнули пальцы в сливки конкретного факта и флейт и лая кучей сваленных в дуршлаг и возожгли фимиам и старое тряпье которое прежде смочили бензином и лейтенант говорит своим вокруг что неприятель и носа не сунет и знамена что мы положили в рассол могут подождать времени побудки сложив руки и ноги в тепле спит генеральша а ее дочь занимается хозяйством под зубцами крепостной стены лицом к солдатам а те купаются в скалистых простынях ожидание было тяжким и по четверти изюма и фиг хватит на мазь от ран дерево увешанное сушеными плодами и будильник остановленный на времени завтрака колокол первой мессы принес тушеную и нашпигованную металлом смерть к куриной гузке пушечного рта снаряд замерзшие руки прилипшие к камням и нос шарящий в пыли под мебелью и впитывающий страх лежащий на занавесях легкий запах босых ног и подмышек растворяет свой рисунок в линиях водорослей покрывающих вощеный парус крыльями любви валик в подкладке пальто строит рожи покойникам острия крупных кровельных гвоздей потихоньку втыкают свою песню в тишину чистящую зубы на полотне на заднем плане битвы внезапно проснувшиеся дочери полка подсчитывают свои груди и члены пехотинцев обездвиженные пулеметом отбросы повозка с отбросами отбросы сваленные на пляже шарманка в коликах испражняется на розу ветров схожую с платьем новобрачной под которым скрывается священник переодетый в женщину легкого поведения по барабану скачет кузнечик и вонзает свои ногти в веревку с подвешенным петухом хлопковое волокно меча оборачивается знанием жизни объявление о поднятии занавеса заставляет расплавиться опоры и обездвиживает волны звучит рожок в уснувшей постели и молодая куропатка разбивает стакан с водкой о форштевень корабля

12 июля 37 года

мертвые от скуки стоят встык тесто для пирога церемонится перед алтарем сыра испортившего его корсаж дочь коменданта поверяющая свои мысли бутонам разоряет гадючье гнездо оборок разбавляя суп из гвоздей что плавятся в реверансах * карта вин поднимается на цыпочки с риском получить объявление идти и повеситься сделанное ополченцам и ласке руки по спине пейзажа не удается оживить праздник что подгорает на зубах ночи * вкус молний во рту и запах подмышек на кончиках пальцев знамени отражающегося в глазу подыхающей козы * вывороченные ногти кусок шелковой бумаги повторяет свою песню на краю решетки разложенной на земле руки скрещенные сзади карательный отряд приклеенный к сторожевому посту * но гудки в молочном тумане и баржи хлеба вдали и эти о ля-ля эти взлетающие биты играющих в классы детей и отчаянные крики птиц прилипших к замочным скважинам какой ужас какая беда и какой холод в костях и какой отвратительный запах распространяется * если ощущая лед ножа вспороть его плечо вкус алоэ поведает ему на ухо что значит прыгать карпом и смеяться куклой разбитой о стволы бамбука в монастыре лилий вывешенных на дверях казармы большой подарок большая ложь не принимает участия в пиршестве и не зажигает огня винной радости в горле открытом для любви и плясок на канате подвешенном к балкону который прибит к простыням разложенным на волнах * но пусть лодка причалит вся дрожа от страха при мысли что нужно взобраться на край пропасти той синевы что приникла к снегам покрывающим платье огнями и пустая клетка молодой куропатки и куница и веревочная лестница и упавший пепел сигарет и ступка полная чеснока в оливковом масле сгорят сплетенные и объединенные в факел * странная гулянка странный праздник который ночь нарезает ломтями шальных качелей * тоска тоска гирлянды и яванские ласки никогда не удовлетворят глубину разорванного вздоха сквозящую в ее шелковых чулках * ничего ни мнимого покоя огней в дрожании листьев ни времени ни каких бы то ни было желаний ни осадка

17 [июля 37 года]

а позже падение тонких кружев отлепившихся от потолка и такой бесцветный запах звезд падающих в вазу наполненную чешуйками и кусочками копченого сала таких любезных и так хорошо воспитанных и таких спокойных их чары мертвые от страха в своих придворных платьях выпачканных гудроном рука на рукоятке шпаги губы приникли к лезвию и тысяча поклонов и реверансов и тысяча триста пятьдесят одна улыбка несмотря на время отлепившееся от точных часов на ходиках несмотря все слезы которые воспоследуют перед любовью раздавленной колесами рыдвана но не сумеют разорить гнездо взглядов пришпиленных к зеркалу дерево жизни хмурится в своей раковине и смотрит сквозь

19 июля 37 года

сквозь щель раны бал невинных младенцев открытый взгляду на накрытом столе ни на секунду не упуская из виду сок горького апельсина поднимающегося по канату куда-то на край корки а тут волна кусков перкали сплавляется на лодках стоящих на якоре по тарелке полной вишен и муки и прячет свою тень там на перекрестке позади ее корсажа в ответ на зов рук хлопающих по стволу дерева и вот весь пейзаж летит галопом среди тайн этого бега растущих как водоросли раскаленные добела среди слов любви и призывных криков что разрывают прекрасными зубами потроха вырванные у картины брошенной в лужу пива и сохнущую на набережной в раме желаний и влечений и те щиплют стадо баранов покорно прядущих свою шерсть ибо ни экстракт мирра ни мазь из смородины ни копченые сардины ни пение птиц ни флейта ничто кроме запаха призрака звезд отражающихся во льдах не позволяет ничего и рассматривает лишь порядок линий запутывая сюжет этой мрачной комедии и озаряет своим светом грань стены образованной тенью которая вонзает ногти в край бездны куда падает сток жизни и покуда от случая к случаю розовые кусты выхаркивают прямо в его обнаженное тело паршу своих милостей окутывает экскрементами кроху надежды привязанной на кончик шеста с призом открытый взгляду на накрытом столе скрытая под столом мисс как мышь бежит хорьком и приглаживает перья на оперенье и брызжет от ярости слюной на палец а вот бы иметь сотни тысяч лье под ногами подобно зернышку проса просто сентенция на сентенции в каруселях улиц и на крюках скотобоен путает танцуя прыжки и пируэты в совершенной каталепсии но скажите мне молодой человек изучали ли вы углубленный запах кишечных газов вечером на закате солнца у моря в лесу среди ломоносов исследовали ли вы и лизали ли продукты пищеварения ваших отцов и не падали ли навзничь потеряв сознание от восхищения перед красотой цветов потрясенных до глубины мыслями бьющими в набат внутри горьких тыкв скажите мне не храните свою тайну она принадлежит нам и вы должны ее нам устраивайтесь поудобнее обопритесь на стойку сейчас вас расстреляют и предложат вам дюжину свежайших оплеух не двигайтесь вы бессмертны и больше не нужно и не к чему разве что перечислить основные факты поскольку вечер этого дня разочаруется и заскрипит если время повернутое грозой навоняет в его чашку

20 июля 37 года

и опечалит нам треть четверти радости и будет нежность и вес смолы прилепленной к перьям сердца положенного за щеку

24 июля 37 года

смелее парни упитанный поросенок хлебная похлебка конкретных фактов и тушеное мясо и рубец и потроха вынутые из пены солнечного букета не оплатят своих долгов полуобгорелым тряпкам плавающим в луже — углы обрезающие нить окружности с пронзительным звучанием цвета каким выделяется край ткани парящей на ветке коралла в который превращается звук кларнета замирающий во весь дух в глубине полей одетых в траур и сотни и тысячи миллионов и сотни тысяч и сотни дергающих за струны арфы изъеденной червем текущим прямиком в глубину с шерстинок покрывающих облака
алгебраическое действие с заживо содранной кожей изрыгающее весь свой уксус на стуле пронзенном мольбами лошади в открытой пасти ухоженная роза уложенная вибрацией стрелы вонзенной в середину роя сине-полосатых кабин пожертвованных даром двойным ударам лампочек взрывающихся между пальцами черного полюса ледяного шкафа платяного а музыка принесенная ноздрям на обед на поле боя это всего лишь готовое вкрасться подозрение о том каким мог бы показаться вкратце образ тени простой правды и аромат гниения который ее окружает и отпечаток который оставляет в пыли ее взгляд они надувают парус и парус их накрывает и позволяет заметить ту четвертушку тона с которой звучит самая простая ракушка пустая где индюк из фарса дурак дураком замешивает фарш который удушает его и расписывает самыми яркими красками льняное полотно препоясанное часами и цепляется к арабескам прикованным к его шагам сахар мокнущий в рассоле копченая селедка на зеркальце пудреницы