а находил их.
Глава тринадцатая. Утраченная гармонияВ апреле 1925 года Пикассо вместе с Ольгой и сыном поехали в Монте-Карло к Дягилеву. Там на репетициях он снова стал рисовать балерин, словно надеясь таким образом обрести утраченную гармонию отношений с Ольгой. Но ситуация уже вышла из-под контроля. Положение усугублялось тем, что у Ольги, как мы уже знаем, совсем не сложились отношения с большинством друзей мужа. Исключением был лишь Гийом Аполлинер, но он скончался. Март 1925 года Пикассо провел с Дягилевым в Монте-Карло, но его влияние на Великого Сержа уже ослабло. Появились другие художники, более молодые и не менее интересные: испанец Хуан Миро, немец Макс Эрнст и другие. * * * В мае 1925 года семья вернулась в Париж. По возвращении Пикассо написал монументальную и очень вызывающую картину «Танец» — типичный образец ломано-кубистического сюрреализма. Ольга и подумать не могла, что балерины могут кому-то привидеться в таком издевательском виде: с угловатыми непропорциональными фигурами, с вызывающе торчащими грудями, с одним вертикально поставленным глазом... Обычно картины характеризуют то или иное состояние художника, в котором он находился в момент их написания. Возможно, Пикассо таким странным образом хотел окончательно порвать со своей привязанностью к «Русскому балету»? А может быть, он хотел выразить свою назревшую ненависть к сцене и танцам? Или банально пытался досадить Ольге? Этого не знает никто, но последнее ему явно удалось. По их и без того непростым отношениям прокатилась волна нового и теперь уже принявшего трагические очертания разлада. Основные претензии Ольги можно выразить несколькими словами: «Пропади он пропадом — этот твой кубизм и прочая метафизическая пакость с их формальными экспериментами, моделированием миров, знаковыми кодами и подсознательными озарениями в придачу!» По сути возвращение Пикассо к сюрреализму означало лишь одно: Ольга потерпела полное фиаско. * * * Из-за господства устаревших мифов о вечной любви людям кажется, что их отношения закончились «внезапно». То есть вообще без причины. Но это не так, ибо отношения всегда заканчиваются по какой-то конкретной причине. Например, они заканчиваются, когда задачи, связанные с развитием, решены хотя бы одним из партнеров. К сожалению, отношения не вечны. Они имеют срок жизни: у них есть начало, есть середина и есть конец. Ольга подсознательно понимала это и чувствовала себя очень одиноко. Ко всему прочему, стремясь удержать мужа, она начала устраивать сцены ревности, не имея на то веских оснований. Мужчин это обычно очень раздражает. Но Ольгу одолевали подозрения. Может быть, в тот момент он и не изменял ей, но его эмоциональная жизнь явно стала проходить где-то в другом месте. Не с ней. Обычно в подобных ситуациях женщины переключают всю свою нерастраченную нежность на ребенка. Но Ольга продолжала цепляться за разрушающуюся семью. Ведь для нее семейные ценности имели приоритет над потребностями отдельной личности. А осознание того, что она тоже личность, имеющая свою и притом немалую ценность, пришло к ней позднее. Пикассо тем временем снова обрел уверенность в себе. Он оправился от шока, вызванного смертью Марселлы Юмбер, встал на ноги. Короче говоря, у него все было в порядке, а тут эта бывшая балерина с ее сценами... Еще совсем недавно они давали друг другу поддержку и понимание, то есть то, в чем оба так остро нуждались. Сейчас же стало понятно, что у них слишком мало общих интересов для долгосрочного брака. Да, он был готов жениться на «приличной», ведь до этого у него были только художницы, модели и проститутки. Да, она была идеалом. Да, она была очень начитанная и могла разговаривать на любые темы. Да, она была одаренной балериной, и ее профессиональное положение рядом с Великим Дягилевым было ему выгодно. Да, он вынудил ее оставить мысли о карьере, утверждая, что можно и без того наслаждаться жизнью, которую создал его успех. Да, да и еще раз да... Но это все было в прошлом и теперь уже почти не имело значения... * * * Сразу после свадьбы он приобрел новое жилье на улице Ая Боэси. Отметим, что это — очень приличный район Парижа, неподалеку от Елисейских Полей и с видом на ажурный силуэт Эйфелевой башни. Брассай по этому поводу пишет: «Респектабельная жизнь улицы Ля Боэси с ее светскими развлечениями и суетой нравилась Пикассо и тешила его тщеславие, но со временем он стал ею тяготиться. Те, кто полагал, что за светской жизнью художник позабыл о молодых годах, тогдашней независимости, о радостях дружбы, глубоко ошибались: впечатление, что богемная жизнь целиком поглотила художника, было обманчивым. Когда проблемы обступили Пикассо, когда он изнемог от постоянных семейных скандалов до такой степени, что даже перестал писать, когда он остался один в своих двух квартирах, он позвал друга своей юности Хайме Сабартеса, который уже давно вместе с женой перебрался сначала в Монтевидео, а затем в Соединенные Штаты. Пикассо попросил Сабартеса вернуться в Европу и поселиться у него, с ним... То был вопль отчаяния: художник переживал самый тяжелый кризис в своей жизни». Пока до «остался один в своих двух квартирах» было еще далеко, но семейные скандалы уже начали утомлять Пикассо. А Ольга чувствовала себя в новом доме как пленница, которую заманили в ловушку. В снах она начала видеть сцену. Она чувствовала, что ее время уходит, что она скоро постареет, так ничего и не сделав. Теперь муж уже не был учителем, прежнее восхищение им ушло. Постоянно сердитый, обвиняющий Ольгу в том, что она перестала быть хорошей женой, Пикассо стал донимать ее своими непомерными требованиями. Ольга чувствовала себя отторгнутой и униженной. Он делал карьеру и достигал своих целей. Ему нужно было доминировать во всем, всегда быть в центре происходящего. Ему просто надоело смотреть в постоянно заплаканное лицо Жены. Проще было найти себе другую женщину, которая потакала бы всем его прихотям. В конечном итоге, дом супругов Пикассо стал похож на арену настоящего сражения, а на рубеже 1925—1926 годов Пикассо опустился до того, что стал бить Ольгу, таская ее за волосы по полу в гостиной. По крайней мере один такой случай стал широко известным. А сколько их было еще? Уставший от такой жизни Пикассо замкнулся в себе и словно отгородился от жены невидимой стеной. К сожалению, женщина, слишком увлеченная идеей переделать своего мужа (эта ошибка, кстати, свойственна очень многим женщинам разных времен и народов), не почувствовала момента, когда Пикассо окончательно и бесповоротно «восстал». «Маскарад окончен, — поставил он точку. — Мне надо работать, и это важнее этих ее нелепых истерик». Гармонию отношений вернуть было невозможно. Видя отчуждение мужа, Ольга стала нервничать еще больше. Вызвав этим еще большее раздражение Пикассо, желавшего лишь одного — освободиться от нее. * * * Как ни странно, самым неодолимым камнем преткновения между супругами стала не только одержимость Пикассо его творчеством, но и безумная сексуальность «андалузского жеребца». Пикассо и безумие — соседство этих слов отнюдь не праздное. Этим вопросом даже серьезно занимался известный швейцарский психиатр Карл-Густав Юнг, хотя он, оговоримся, ставил диагноз не самому Пикассо, а его картинам. Впервые он затронул тему Пикассо в 1932 году, сделав своим выводам следующее предисловие: «Как психиатр я чувствую себя почти виноватым перед читателями за то, что оказался вовлеченным в шумиху вокруг Пикассо. Если бы этого не потребовали от меня достаточно авторитетные люди, я никогда не взялся бы писать на такую тему [...] Я ничего не буду говорить об «искусстве» Пикассо, а только о его психологии [...] Почти двадцать лет я занимался вопросами психологии графического представления психических процессов, то есть, фактически, я уже имею достаточную подготовку, чтобы рассматривать картины Пикассо с профессиональной точки зрения. Основываясь на своем опыте, я могу уверить читателя, что психические проблемы Пикассо, в той мере, в какой они проявляются в его работах, в точности аналогичны проблемам моих пациентов». Далее Карл-Густав Юнг пишет: «Среди больных можно выделить две группы: невротики и шизофреники. Первая группа рисует картины синтетического характера, с глубоким и отчетливым чувственным настроем. Когда же они совершенно абстрактны и вследствие этого лишены чувственного элемента, они как минимум явно симметричны или выражают вполне определенный смысл. Вторая группа, напротив, создает произведения, моментально выдающие их отстраненность от чувств. Во всех случаях они не выражают единого и гармоничного чувственного настроя, а скорее представляют диссонанс чувств или же их полное отсутствие. С чисто формальной точки зрения, одной из основных характеристик является фрагментарность [...] Произведение оставляет зрителя безучастным или волнует его парадоксальностью, бесчувственностью и гротескной неуверенностью. К этой группе принадлежит Пикассо. Несмотря на явное различие между двумя этими группами, их продукция имеет одно общее: символическое содержание [...] Но невротик ищет смысл и чувства, ему соответствующие [...] Шизофреник же очень редко проявляет подобные склонности; скорее, он выглядит жертвой этого скрытого смысла. Как если бы он сам был захвачен и поглощен им и распался на все те элементы, которые невротик как минимум пытается склеить вместе». Как видим, Карл-Густав Юнг откровенно жесток в своих формулировках. Жесток, беспощаден и непримирим. Вот его диагноз: «Характеристика "шизофреник" не диагностирует психическое заболевание шизофрению, но просто отсылает к определенной предрасположенности, или габитусу, на основе которой психические расстройства могут привести к развитию шизофрении». Он причисляет Пикассо «к большой группе людей, чей габитус заставляет реагировать на серьезные психические нарушения не обычными психоневрозами, а шизоидным синдромом». Но сам Пикассо, понятное дело, не видел безумия там, где его диагностирует Карл-Густав Юнг. Он был «просто гением», то есть человеком, живущим совершенно в другом мире, чем все остальные люди. * * Разумеется, основой жизни Пикассо выступало искусство, а секс — одна из главных движущих сил его творчества. Для Пикассо секс означал власть. В отличие от Ольги, которая в этом вопросе была достаточно традиционна. Как и многие русские женщины, она больше думала о ребенке. Но одного секса, как известно, недостаточно, чтобы удержать людей вместе. Да, секс может быть магнитом, но если больше ничего нет, он быстро приедается, и отношения заканчиваются. Собственно, у них все именно так и обстояло. В довершение ко всему, с рождением Поля Ольга быстро потеряла свои былые чудные формы и превратилась в вечно всем недовольную обрюзгшую толстушку. Сам Пикассо как-то проговорился, что он всегда делил всех представительниц прекрасного пола на «богинь», которым нужно поклоняться, и «половые коврики», об которые можно в прямом значении этого слова вытирать ноги. Причем ему доставляло особое удовольствие превращать первых во вторых, и его «богини» не только позволяли это делать, но и даже получали удовольствие от подобного унижения. Ольга в этом смысле была редким исключением, но она просто-напросто не могла выдержать темперамент мужа. А он совсем не считался с ее желаниями или нежеланиями. Он просто делал то, что ему в данный момент хочется, и, пожалуй, правы те его биографы, которые считают, что Пикассо, возможно, и не искал настоящей любви, а всегда стремился лишь соблазнять, подчинять и навязывать свою волю. Это деструктивное начало видно буквально во всем, в том числе и в созданных им картинах и скульптурах. А что же говорить о женщинах... — Я думаю, что умру, так никогда никого и не полюбив, — говорил он. И что характерно, в этом «несчастье своей жизни» он обвинял... женщин, ведь все они рано или поздно становились «какими-то не такими». * * * Вот и Ольга в один прекрасный момент стала олицетворять собой прошлое. Впрочем, какой же этот момент прекрасный? Просто, так говорят. Это — формула речи. А на самом деле ничего прекрасного, и Ольга отчасти сама виновата. Ведь что происходило? Необузданная творческая натура Пикассо постепенно приходила в серьезное противоречие с той светско-снобистской жизнью, которую ему приходилось вести с ней. Да, с одной стороны, он хотел иметь семью и по-своему любил Ольгу. Но вместе с тем он не хотел обременять себя условностями, которые мешали его творчеству. Ему важно оставаться полностью свободным человеком. Во имя этого можно пожертвовать всем, в том числе и семьей. А Ольга сходила с ума. Она наконец-то полюбила Пикассо, и как полюбила! В начале совместной жизни несходство характеров обычно привлекает. Потом это быстро проходит и начинает раздражать. Раздражение — дело бесперспективное. И многие женщины организуют борьбу за любимого человека, то есть приступают к его перевоспитанию. Но «переделка мужа» на свой лад — это задача стратегически не совсем верная. Ведь мужья — другие люди, и от грубых «перевоспитательниц» они обычно уходят. Ольга уже пошла по этому пути, ведущему в тупик, и не могла остановиться. Она стремилась безраздельно завладеть жизнью Пикассо и жутко ревновала, причем сначала — без каких бы то ни было оснований. А он, успев устать от чуждой ему жизни, замкнулся в себе и словно отгородился от нее невидимой стеной. Да, он безумно устал и с каждым днем все больше и больше тяготился узами брака. И произошло неизбежное — ревнивые подозрения Ольги обрели под собой почву. У Пикассо появилась другая женщина... * * * Весенним днем 1927 года на набережной Сены было, как водится, шумно и многолюдно. Парижане неспешно прогуливались, бойкие цветочницы сновали между влюбленными с корзинами, полными свежих фиалок, а из многочисленных кафе доносился аромат свежемолотого кофе и традиционных французских круассанов. Среди этой разношерстой толпы невольно привлекала к себе внимание одна необычная пара: он — невысокий коренастый испанец, не красавец, но с очень живыми черными глазами, она — высокая голубоглазая блондинка с невероятно женственной фигурой. Мужчина что-то шептал на ушко своей спутнице, та громко смеялась, а в двух шагах позади них шла скромно одетая женщина и... громко выкрикивала проклятия в адрес мужчины. — Кто эта сумасшедшая и что ей нужно от мэтра? — спросил один из уличных художников своего приятеля, трудившегося в это время над портретом пожилой дамы с собачкой. — О, неужели ты не узнал ее? Это мадам Пикассо! Мэтр не дает ей развода, хотя давно уже живет со своей новой пассией. В этот момент Ольга, а это действительно была она, остановилась и закричала во весь голос: — Пабло, ты не можешь так поступить со мной! Ты же мой муж перед лицом Господа! Пикассо резко повернулся, окинул ее презрительным взглядом с ног до головы и громко, чтобы слышали все, произнес: — Ты любишь меня, как любят кусок курицы, стараясь обглодать его до кости! В толпе с готовностью захихикали, а парочка как ни в чем не бывало продолжила прогулку. Мадам Пикассо застыла на месте, и на лице ее отразилось неприкрытое отчаяние: неужели она никогда не избавится от власти этого страшного человека?..
|