На правах рекламы:

• Сервис смс рассылки rocketsms.by.

Тавромахия

Как мы помним, по окончании первой мировой войны в привязанностях Пикассо место цирка заняло более сложное и изощренное искусство балета, однако позже, после смерти Дягилева, последовавшей в 1929 году, его интерес к этому жанру искусства ослабел. Единственной его работой для театра был с тех пор опускной занавес, который он разработал для балета Le Rendezvous («Свидания»), написанного в 1945 году Жаком Превером в расчете на труппу Ролана Пети. Впрочем, Пикассо еще раз пришел к выводу, что бой быков как зрелище, полное риска, ловкости и богатых красок, может с лихвой компенсировать его прежнюю страсть к цирковой арене и балетной сцене. Помимо того, оно возвращало его к воспоминаниям ранней молодости.

В послевоенные годы Прованс переживал новую вспышку интереса к бою быков, и на древних римских аренах Нима, Арля, да и в других окрестных местностях стали часто проводиться корриды, в которых принимали участие известные испанские матадоры. Редко бывало, чтобы на таких «спектаклях» в переднем ряду не присутствовал Пикассо, занимавший свое место в окружении целой компании своих друзей и принимавший от участников боя церемониальные знаки внимания. Не редко его посещения продлевались по причине импровизированных развлечений, предлагаемых его испанскими друзьями, — развлечений, которые порой выливались в самые настоящие спектакли. Тореадоры, цыгане и погонщики стад из Камарга¹ готовы были праздновать такое событие до рассвета, отмечая его пением фламенко и балладами, которые, как только они отклонялись от тематики, связанной с боем быков, сразу же приобретали раблезианский привкус.

В такие моменты, взбодренный и разогретый воодушевленным отношением соотечественников, голос Пикассо, казалось, переполнялся скрытым смехом. Вся его тональность становилась все звонче и крепче, по мере того как художник обретал необычное красноречие, имея возможность пользоваться родным языком. А когда он внезапно на самом деле разражался смехом, уже не скрытым, а вполне настоящим, тот звучал в высоком регистре и был настолько заразительным, что неизбежно передавался всем его компаньонам.

Огромные глаза Пикассо, в которых даже при дневном свете трудно было уловить небольшую разницу в оттенках между радужной оболочкой, фактически имевшей очень темный карий цвет, и черным, как смоль, зрачком, так вот, его глаза почти исчезали, погрузившись в глубокие борозды улыбки, а от их уголков расходились морщинки, бежавшие по лицу наподобие черных лучей, исходивших от двух черных солнц. Редкая поросль коротких белых волос ощетинивалась и искрилась, напоминая морозный иней. Будучи меньше ростом, чем те, кто его окружал, Пикассо, тем не менее, всегда был центром группы. С напряженным выражением на лицах его спутники слушали, как он говорил — нетерпеливо и энергично, все время наклоняясь вперед, чтобы тыкать пальцем в руку того из друзей, кому он особенно хотел подчеркнуть значимость своих слов. Настроение у Пикассо бывало, однако, капризным и могло очень быстро меняться, что мгновенно находило отражение в том, как он выглядел и как выражал свои мысли. Избыточная велеречивость исчезала, а на лицо набегала дымка печали, которая, казалось, выявляла некое присущее ему глубокое и неизлечимое беспокойство. Но вдруг глаза Пикассо снова бросали проницательный взор, полный любопытства, хоть и часто окрашенный оттенком тревоги, а для восстановления полного спокойствия и самообладания ему срочно требовался всего лишь ответ на только что возникший вопрос.

Весной 1954 года Пикассо был поглощен работой над портретами новой модели, Сильветты. Когда подошло лето, он, как обычно, остался в Валлорисе, где к нему присоединились Клод и Пал ома, привезенные сюда их матерью из Парижа, несмотря на отчуждение между родителями. Кульминацией курортного сезона и его своеобразным итогом оказывался, как всегда, бой быков, который испанские друзья Пикассо, являвшиеся в данном вопросе настоящими экспертами, обязательно организовывали в его честь. На главной площади города специально на этот случай возводилась арена. Проводившаяся затем коррида была в местном масштабе очень значимым событием (к тому же еще и громко разрекламированным), о котором становилось известно всем друзьям Пикассо, отдыхавшим на побережье. В числе первых, кто приезжал на бескровный спектакль, не составляло труда обнаружить Жана Кокто, Жака Превера и Андре Верде, которых и без того можно было часто видеть в Валлорисе, а уж сейчас они заведомо находили Пикассо в приподнятом, по-настоящему праздничном настроении. Принимая участие в процессии, призванной разбудить город, тот взбирался на заднее сиденье своего открытого автомобиля и, стоя, играл на трубе, извлекая из нее совершенно непотребные звуки. Среди сопровождавших художника лиц бросались в глаза Пауло и его друг Пьер Бодуэн, которые с целью выделиться выбривали себе одну половину головы, начиная спереди и вплоть до самой шеи, а также наряжались в женскую одежду.

Пикассо, восседая на главной трибуне, занимал место президента корриды; по одну сторону от него располагался Кокто, а по другую — Жаклин Рок. Он недавно встретил Жаклин в Валлорисе и все лето писал ее портреты, подчеркивая красоту правильного профиля девушки и ее больших темных глаз². Где-то неподалеку от него сидела и Майя, теперь ставшая очень привлекательной девушкой восемнадцати лет, а также Клод и Палома, с нетерпением наблюдающие, как их мать, Франсуаза, въезжала на арену верхом на прекрасной лошади, чтобы исполнить обязательную церемонию — попросить у президента разрешения начать корриду.

С точки зрения aficionado (любителя, поклонника и настоящего знатока) последующие события представляли весьма незначительный интерес. Они были не более чем комическими играми, в которых быку не причинялось никакого вреда, но чувство глубокой, почти домашней близости, царившее среди зрителей, и очевидное шутовство исполнителей делали все происходящее незабываемым. Успех этого мероприятия был столь велик, что на какое-то время оно стало ежегодным представлением, в котором Пикассо президентствовал и осуществлял контроль над всеми праздничными церемониалами — наподобие вождя, окруженного своим племенем.

Помимо этих публичных демонстраций братства, существовали и иные, но отнюдь не менее тесные узы между Пикассо и жителями Валлориса — художниками, гончарами и ремесленниками. Посещая их цехи и мастерские, он тем самым не только поддерживал и воодушевлял всех этих профессионалов, но и фактически организовывал встречи между разными мастерами гончарного дела. В течение нескольких лет эти простые в основной своей массе люди выражали свою благодарность и теплые чувства к Пикассо, устраивая ему на дни рождения банкет, куда приходило не меньше тридцати мастеров в сопровождении своих друзей.

Все, что доставляло Пикассо удовольствие, обычно так или иначе откликалось эхом в его творчестве. Быки, матадоры и пикадоры перебирались с арены на поверхность гравировальной пластины. Большие керамические блюда преобразовывали свою овальную форму в пышную панораму арены для боя быков, с ее толпами зрителей, рассевшихся на солнце и в тени, чтобы понаблюдать за волнующим зрелищем боя. Напоминая об открытиях кубизма, овал снова при воспроизведении перспективы без труда замещал собой круг.

Большие литографии и акватинты, терпеливо подвергавшиеся многочисленным операциям на разных стадиях непростого технологического процесса их изготовления, явились средствами создания ярких образов, которые изображали бои быков на арене в Арле. В других случаях его метод состоял в том, чтобы делать большое число быстрых зарисовок, где каждый мазок является окончательным и кажется последним. Летом 1957 года он возвратился с корриды, ставшей источником сплошных разочарований, но, тем не менее, с поразительной энергией выполнил одну за другой приблизительно пятьдесят акватинт. Фактически все они были вдохновлены отнюдь не той скверной корридой, а написанной в XVII веке книгой по тавромахии Хосе Дельгадо³ (известного под именем Пепе Ильо), которую художник на протяжении многих-многих лет собирался проиллюстрировать⁴. И вот внезапно внутри него случилось нечто, позволившее ему одним могучим творческим усилием реализовать этот проект, так долго ждавший своей очереди.

Вскоре после проведенной в Валлорисе корриды 1954 года Пикассо повез Жаклин Рок и двух своих детей в Перпиньян, чтобы побыть там с друзьями, которых знал много лет. Граф Жак де Лазерм интересовался искусством с самого детства. Через скульптора Маноло он был знаком с Пикассо и «парижанами» — они в течение нескольких летних сезонов перед первой мировой войной превратили соседнюю деревню Сере в подлинный центр кубизма. Жак де Лазерм и его привлекательная жена⁵ жили в самом центре города, занимая просторный дом XVII века. Они с удовольствием приветствовали Пикассо, предоставив ему несколько больших комнат, где прославленный художник мог жить и работать, меняя род занятий в зависимости от того, к чему он в данный момент чувствовал склонность.

Главными его удовольствиями были тут бои быков в Сере и купание с Клодом и Паломой в Кольюре⁶. Он наслаждался изменением окружающего ландшафта, здешним побережьем и безлесными предгорьями Пиренеев, но художник был здесь мучительно и дразняще близок к своей родной стране. Он мог явственно видеть проходящую по горам границу, которую поклялся никогда не пересекать, пока Франко остается диктатором Испании.

Местные жители всех сословий и слоев общества тепло приветствовали Пикассо. Они надеялись, что знаменитый художник мог бы устроиться здесь жить, и в качестве стимула выражали готовность предоставить ему старый замок в Кольюре с целью использовать его таким же образом, как он это делал во дворце Гримальди в Антибе.

Здешние граждане предложили ему также воздвигнуть на вершине соседней горы Храм Мира, который можно было бы видеть на большом расстоянии по обе стороны границы. Пикассо так и сяк обыгрывал эти идеи и даже обследовал соответствующий участок горы, найдя его великолепным; однако, хотя он, казалось, уже согласился и с энтузиазмом говорил о дальнейших планах, но, после того как осенью художник возвратился в Париж, все перечисленные выше задумки были отставлены — их затмила другая, гораздо более неотложная работа.

Примечания

1. Небольшой (около 800 кв. км) равнинный район в дельте Роны, где как раз находится Арль; славится свободно пасущимися стадами овец и лошадей. — Прим. перев.

2. Эту молодую женщину, которую звали тогда Жаклин Ютен, несколько месяцев назад вызвала в Валлорис мадам Рамье, чтобы та помогала ей в гончарном цехе (это было в 1952 г.). Мадам Ютен — Рок была ее девичьей фамилией — числилась замужем за человеком, которого иногда описывают как инженера, а иногда как мелкого чиновника. В этот момент она то ли начала разводиться с ним, то ли собиралась, но в любом случае она жила одна со своей дочерью Кати. Жаклин была очень маленького роста, ниже Пикассо, складной, опрятной и подтянутой. И если Пикассо даже волновало ее скромное происхождение и отсутствие сколько-нибудь серьезного образования, что весьма маловероятно, эти качества с лихвой перевешивались ее полным и очевидным обожанием немолодого уже художника, а также возрастом — Жаклин было в тот момент 27 лет. И она даже знала испанский. Что же касается ее портретов, то есть очень похожие на оригинал, причем не только рисунки, но и написанные маслом (например, поразительная «Жаклин в турецком костюме»); немало и работ, более привычных для Пикассо, где модель так или иначе трансформируется. Отношения Пикассо с Франсуазой Жило к этому время уже сильно охладели, и он был близок с Женевьевой Лапорт, о которой уже упоминалось. Именно из-за нее Франсуаза позднее забрала обоих детей и уехала в Париж, а в сентябре 1954 г. Пикассо окончательно расстается с ней. Правда, ранее, в октябре 1953 г., он в последний раз и уже навсегда порывает с Ж. Лапорт. — Прим. перев.

3. Прославленный андалузский тореадор, чей портрет Пикассо копировал, когда мальчиком был в Мадриде. — Прим. перев.

4. Между прочим, Пикассо в 1898 г. копировал в музее Прадо портрет этого тореадора кисти Гойи — такие удивительные переклички случались в жизни Пикассо не раз. — Прим. перев.

5. Они оба были французскими каталонцами, и это, равно как и яркая внешность графини, способствовало укреплению отношений Пикассо с ними. — Прим. перев.

6. Этот небольшой рыбацкий порт на Средиземном море «отметился» в истории живописи: в 1905 г. здесь провели лето Дерен и Матисс, причем для последнего оно стало очень важным в творческом отношении. — Прим. перев.