Введение

Художественная жизнь XX века слишком раздроблена и нестабильна, чтобы обрести свою классику. Вчерашние новации на другой день устаревают, кумиры быстро развенчиваются, светила быстро тускнеют. И все же наша эпоха выдвигает художников, чьи репутации, подобно благородным металлам, не растворяются в мелькании мод. И ныне живет человек, которого без преувеличения можно назвать самым знаменитым художником XX столетия. Редко кто пользовался такой славой при жизни. О нем написаны сотни, если не тысячи исследований. Его реальная биография обросла легендами. Даже те, кто не знает его картин, знают его легко звучащее имя: Пикассо. Имя, в котором как будто слышится взлет и свист бича, рассекающего воздух.

Стала притчей во языцах изменчивость, многоликость Пикассо, поражающая широта его диапазона — от образов классически ясных до кошмарно спутанных, от трагического пафоса до глумливого сарказма, от почти полного жизнеподобия до почти полной «ни на что непохожести», от вещей радостных до вещей, проникнутых отвращением к жизни. При этом Пикассо един во всех своих модификациях, безошибочно узнаваем в работах любого характера, на редкость постоянен в своих внутренних темах и сквозных, проходящих через все творчество образах.

Изменчивость же его имеет основанием и перемены внутри климата времени, и перемены собственного внутреннего состояния художника, так что если искать логику в эволюциях Пикассо, то только исходя из этих двух взаимодействующих начал. Полной ясности здесь не достичь — одно из начал слишком сокровенно: движения внутреннего чувства художника зафиксировать и объяснить со стороны никому не дано. Только характер эпохи дает известную объективную опору для понимания творчества Пикассо как процесса, и даже для его периодизации. Нужно, впрочем, остерегаться жесткой схемы, помня, что, кроме изменений «объекта», равноправная роль принадлежит изменениям субъекта, ускользающим от анализа. Их внутренняя логика от нас скрыта, а доискиваться до нее, исходя из фактов личной биографии художника, было бы непростительным упрощением. «Как можно от постороннего человека ожидать, чтобы он так же переживал мою картину, как я сам? Путь картины долог. Кто может сказать, как давно я ее впервые почувствовал, увидел в своем воображении, как долго ее писал; на другой день я сам уже плохо разбираюсь в том, что сделал. Как может посторонний проникнуть в мои мечты, мои чувства, мои желания, мои мысли, которые столько времени зрели, прежде чем появиться на свет?»¹

Мы не так уж много теряем от невозможности проникнуть в тайники, где зарождается картина. Получая ее, уже созданную, и даже не помышляя об ее авторе, мы проецируем на нее свои собственные чувства, опасения, желания, воспоминания — свой собственный духовный опыт. Она дает эту возможность каждому зрителю, и это в конце концов — главное для восприятия искусства. «Даже когда картина закончена, — говорит Пикассо, — она продолжает и дальше менять свое лицо в зависимости от настроения того, кто ее сейчас смотрит. Картина живет своей собственной жизнью, подобно живому существу, и подвергается таким же переменам, какие происходят и с нами в повседневной жизни. Это вполне естественно, потому что она получает жизнь от человека, который ее созерцает»².

Но если мы хотим от восприятия и переживания картины сделать еще шаг — к беспристрастному пониманию, мы должны попытаться соотнести процесс искусства с процессами общей жизни мира, с характером времени.

Мир Пикассо многим кажется ошеломляющим в своих неожиданных переходах, непостижимым в своих алогизмах, пугающим в своих жестоких вспышках и странным в приливах какой-то детскости. Один критик сказал, что Пикассо — это колдовской котел проблем. Его называли «мэтром наших кошмаров», «хамелеоном», «великим эклектиком». Его пытались расшифровывать ключом психоанализа. Говорят, Пикассо, прочитав однажды книгу о себе, с усмешкой сказал: «Что я, марсианин, что ли?»

Между тем, если взглянуть непредвзято на «большой мир», не марсианский, а земной, который преломился в «мире Пикассо», взглянуть хотя бы на то, что происходило в нем во время двух мировых войн и в промежутке между ними, — разве меньше в нем и поворотов, и неожиданностей, и алогизмов, и парадоксов? Живя среди них, мы вырабатываем у себя силы иммунитета, и потом, в созданиях художника, поражаемся тому, чему отучились поражаться в жизни.

Читателям предлагается краткий обзор творческого пути Пикассо. Автор хотел бы надеяться, что, помимо его личного восприятия искусства Пикассо, в очерке просквозят черты биографии времени.

Примечания

1. Сб. «Пикассо». М., 1957, стр. 23

2. Там же, стр. 18.