(1881—1973)
Тот, кто не искал новые формы,
а находил их.
История жизни
Женщины Пикассо
Пикассо и Россия
Живопись и графика
Рисунки светом
Скульптура
Керамика
Стихотворения
Драматургия
Фильмы о Пикассо
Цитаты Пикассо
Мысли о Пикассо
Наследие Пикассо
Фотографии
Публикации
Статьи
Ссылки

Глава восемнадцатая. Преследования Ольги

А что же Ольга Хохлова, «законная» мадам Пикассо? Франсуаза Жило познакомилась с ней примерно через месяц после того, как поселилась на улице Великих Августинцев. Они с Пикассо тогда пошли на выставку картин Доры Маар, открывшуюся в галерее Пьера Леба. Когда же они вышли оттуда и сворачивали с улицы де Сен на улицу Мазарини, к ним подошла невысокая рыжеволосая женщина средних лет с тонкими, плотно сжатыми губами. Это была Ольга. Пикассо представил ее Франсуазе, которая потом описала эту встречу следующим образом:

«Когда она приближалась, я обратила внимание, что она ходит мелкими, твердыми шажками, словно цирковой пони. Лицо ее было веснушчатым, морщинистым, каревато-зеленые глаза во время разговора бегали, не обращаясь прямо на собеседника. Она повторяла все, что говорила, будто заигранная пластинка, и когда ушла, стало ясно, что, в сущности, не сказала ничего. Увидев ее, я сразу поняла, что она в лучшем случае крайне нервозна.

Я только впоследствии догадалась, что она, должно быть, ждала возле галереи, обозленная тем, что Дора Маар, до сих пор казавшаяся ей самой серьезной соперницей — хотя Пабло покинул Ольгу более десяти лет назад и не из-за Доры, а ради Марии-Терезы Вальтер — устроила выставку, и Пабло, очевидно, там. Увидев, что он уходит из галереи с другой женщиной, Ольга, видимо, почувствовала облегчение, так как немного поболтала с нами, держалась вполне любезно и не соответствовала той характеристике, какую дал ей Пабло. Однако, узнав, что я, в сущности, заняла место Доры Маар, радикально изменила свою тактику. Лютую ненависть, которую совершенно неоправданно питала к Доре, она перенесла на меня».

* * *

Хотя Пикассо и оставил ее в 1935 году, Ольга взяла манеру всюду следовать за ним. Когда он жил в Париже, она тоже приезжала в Париж. Когда он уезжал на юг, она ехала за ним туда, причем обязательно останавливалась в соседней гостинице. Летом 1946 года Франсуаза ее на юге не видела. Наверное, та еще не знала о ее роли в жизни Пикассо. Но когда родился Клод, она каким-то образом выведала все подробности их совместной жизни и с тех пор не давала им ни минуты покоя.

Летом 1947 года всякий раз, когда они приходили на пляж (с ними при этом часто бывал и Пауло), Ольга находила место поблизости. И каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию. Сначала она начинала заговаривать с Пикассо, но тот не слушал или даже поворачивался к ней спиной. Тогда она обращалась к сыну:

— Видишь, Пауло, я здесь и хочу поговорить с твоим отцом. Я должна поговорить с ним. Мне нужно сказать ему нечто очень важное. Не понимаю, как он может делать вид, что меня тут нет, ведь я же здесь.

Двадцатишестилетний Пауло пропускал ее слова мимо ушей. Тогда Ольга придвигалась поближе к Пикассо и не терпящим возражений голосом заявляла:

— Мне надо поговорить с тобой о твоем сыне.

Не получив ответа, она снова обращалась к Пауло:

— Мне нужно поговорить с тобой о твоем отце. Это очень важно.

Несколько раз она угрожала Пикассо физическим увечьем, если тот немедленно не оплатит ее счет в гостинице.

А еще Ольга преследовала его на улице. Она была полна иллюзий, хотя, казалось бы, что толку считать, что ты состоишь в браке, если его на самом деле уже нет? Наверное, ей просто хотелось понять, что не устраивало Пикассо в их совместной жизни. Она и в самом деле этого не понимала...

— Я хотела бы знать, почему все так получилось?

Конечно, городская улица — не самое удобное место для выяснения отношений — среди спешащих куда-то людей, озабоченных своими собственными проблемами. Может быть, и не стоило выяснять, почему их брак развалился, ведь это уже случилось. Но она была раздражена, она чувствовала, что ее выставили какой-то идиоткой, и ей непременно нужно расставить все точки над «и». А с другой стороны, она не хотела рвать отношения окончательно, и любая встреча с Пикассо была для нее соломинкой, за которую она пыталась ухватиться. Спасая то, что уже нельзя спасти.

— Никто и не думал выставлять тебя идиоткой, — тихо говорил ей Пикассо, стараясь, чтобы их не услышали проходящие мимо люди.

— Спасибо и на этом, но что же теперь делать?

— По-моему, все достаточно ясно.

— Ничего не ясно, по крайней мере, мне не ясно.

— Ты шутишь, Ольга? Неужели, ты и правда думаешь, что еще можно что-то изменить?

— Я в этом уверена! И я не собираюсь спокойно смотреть на то, как ты общаешься со своей новой подружкой!

Она крикнула это так громко, что Пикассо почувствовал себя неловко.

— Тише. Вовсе не обязательно, чтобы все вокруг узнали о наших отношениях.

— А почему бы и нет? Мне кажется, все и так знают. Это я всегда обо всем узнаю последней...

— Успокойся, Ольга, — перебил ее Пикассо, — на нас уже смотрят.

— Если думаешь, что я дам тебе свободу действий, то ты ошибаешься! Невозможно требовать этого от меня! Впрочем, ты всегда делал то, что хотелось, и тебе никогда не было нужно мое разрешение. Но я не собираюсь облегчать тебе задачу... И ты еще пожалеешь... Очень пожалеешь...

— Мы поговорим об этом в другой раз. Мне нужно идти.

— В какой еще другой раз? Ты просто в очередной раз хочешь уйти от разговора... Уйти от необходимости принять правильное решение...

* * *

Однажды, точно так же на улице, Ольга схватила Пикассо за руку, требуя внимания, и осыпала такими словами, что он не выдержал и влепил ей звонкую пощечину. В ответ она принялась громко кричать. Хоть как-то успокоить ее удалось лишь угрозой:

— Если ты сейчас же не прекратишь, я вызову полицию.

После этого Ольга притихла и отстала от него на три-четыре метра, но при этом она продолжила ходить за ним, куда бы он ни направился. Франсуаза Жило описывает Ольгу и ее поведение так:

«Поведение ее я находила в высшей степени неприятным, но злобы к ней не испытывала. Ольга была очень несчастным существом, неспособным найти выход из создавшегося положения. Более одиноких людей, чем она, я не видела. Все избегали ее. Люди боялись остановиться и поговорить с ней, понимая, на что обрекли бы себя».

Мнение это — не самое объективное и не самое справедливое. Например, на что обрекли бы себя люди, общаясь с Ольгой — женщиной глубоко порядочной и не привыкшей к необязательности в человеческих отношениях? И кто на ее месте мог найти «правильный» выход из создавшегося положения? И существовал ли он вообще — этот выход? А посему даже странно читать в некоторых биографиях Пикассо, что Франсуаза Жило, в отличие от других его женщин, «была самая образованная и тонкая», она «пожалела Ольгу, понимая и ее полное одиночество, и горькое отчаяние, и драму жизни с этим человеком».

Ничего себе, поняла и пожалела...

И тут необходимо отметить, что до поры до времени непосредственно против Франсуазы Ольга не предпринимала никаких прямых выпадов. Она ограничивалась лишь тем, что повсюду следовала за ними и осыпала Пикассо всевозможными угрозами. Заметим, не соперницу, а Пикассо, так как именно его она считала главной причиной своих несчастий. И не угрозами даже, а вполне справедливыми требованиями законной жены и матери к законному мужу и отцу, забывшему в своем «жизнелюбии» и «эротических экспериментах» об элементарных обязанностях. А еще Ольга ежедневно писала ему, большей частью по-испански, чтобы Франсуаза не могла понять, но этот язык она знала достаточно плохо, поэтому трудно было разобрать отдельные фразы. Например:

«Ты не тот, что был раньше. Твой сын ничего собой не представляет и становится все хуже. Впрочем, как и ты сам».

Если такое поведение считать в высшей степени неприятным, то тогда точно Франсуаза Жило «самая тонкая», а Пикассо — не моральное чудовище, а настоящий образец благопристойности.

* * *

Ситуация складывалась следующая: живя в Париже, Пикассо был относительно избавлен от назойливости Ольги, если не считать писем с угрозами. Однако на юге, где он большую часть времени проводил вне дома, едва он ступал за порог, Ольга тут же оказывалась рядом со всеми вытекающими из этого последствиями.

В декабре 1947 года Пикассо вернулся в Париж. Когда в феврале 1948 года они с Франсуазой вновь поехали на юг, та оставила няню в Париже, и поэтому сама занималась сыном. И вот — стоило ей вывезти Клода в коляске на прогулку, неизменно появлялась Ольга и начинала выкрикивать гневные слова о том, что от нее ушел муж.

Франсуаза не отвечала, понимая, это лишь еще больше разъярит «бывшую». Бабушка Франсуазы, жившая по соседству и часто гулявшая вместе с ними, плохо слышала, однако время от времени говорила:

— Не понимаю, почему эта женщина все время ходит за нами.

Бабушке не нравилось неопределенное положение внучки, поэтому Франсуаза не могла объяснить ей, что эта женщина — жена Пикассо.

Франсуаза Жило пишет:

«Неделя шла за неделей, а остервенение Ольги нисколько не убавлялось. Если она не следовала за мной, когда я вывозила Клода, то дожидалась у дома месье Фора моего возвращения. Пока я доставала ключи и отпирала дверь, держа при этом сына на руках, Ольга подходила ко мне сзади, щипалась, царапалась и, в конце концов, втискивалась в дом впереди меня со словами:

"Это мой дом. Здесь живет мой муж" и выставляла руки, не впуская меня. Если бы я даже захотела сопротивляться, то с ребенком на руках не смогла бы».

Месье Фору, старому печатнику, в доме которого жил Пикассо, было тогда 85 лет, а его жене — около пятидесяти. Она всегда не особенно жаловала Франсуазу и однажды, заслышав происходящую у двери сцену, подошла к окну и окликнула Ольгу:

— Я вас помню. Вы ведь жена Пикассо? Мы с вами познакомились много лет назад, когда мой муж работал печатником у господина Воллара.

Обрадованная этой неожиданной удачей, Ольга ответила:

— Да, конечно. И я пришла выпить с вами чаю.

С того дня Ольга ежедневно приходила к мадам Фор. Она садилась у окна, и если кто-нибудь приходил к Пикассо, выкрикивала:

— Моего мужа нет дома. Он ушел, и его не будет весь день. И, как видите, я снова живу с ним.

* * *

Приехав в Валлорис (один из главных керамических центров Франции), Пикассо ежедневно работал в гончарной мастерской «Мадура», и принимать нападки Ольги приходилось Франсуазе. Всякий раз при встрече Ольга с некоторых пор взяла манеру шлепать ее, как провинившегося ребенка. Вступать в драку с ней у Франсуазы не было никакого желания, но молча сносить подобное не собирается. И она заявила Пикассо, что так продолжаться не может, — надо немедленно найти другое жилье.

Тем временем на юг приехал сенатор Поль Кюттоли с супругой. Они были большими знатоками искусства и поклонниками творчества Пикассо. Франсуаза попросила месье как-то воздействовать на Ольгу. Ей казалось, если он напишет Ольге письмо на официальном бланке, в официальном тоне, оно хоть и не будет обладать юридической силой, но заставит ее присмиреть. Месье Кюттоли отправил к Ольге комиссара районной полиции, тот сказал ей, что если она не уймется, то может оказаться в очень неприятном положении. После этого Ольга и в самом деле немного притихла. Но к тому моменту Франсуаза по горло была сыта и мадам Фор, и ее домом, и выходками Ольги. Казалось ясным, что Пикассо ничего не предпримет, если его не принудить к этому. Поэтому она твердила ему изо дня в день о своем недовольстве. В конце концов, он объявил в мае, что ему подобрали новый дом в Валлорисе, который можно купить и тут же в него въехать. Назывался он «Валисса».

В воспоминаниях Франсуазы Жило читаем:

«Мы поехали осмотреть его. Это была небольшая, довольно неприглядная вилла, но чтобы не жить больше у Форов, я согласилась бы и на худшую. В течение недели нам побелили внутри стены, мы купили две кровати, два некрашеных стола, два кресла, четыре стула и были готовы к переезду».

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2024 Пабло Пикассо.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.
Яндекс.Метрика