Осень в Париже

Наконец-то к концу сентября скромная комната, служившая Пикассо и спальней, и мастерской, стала освобождаться от стопок и груд, накопившихся за лето. Сюда входили и материалы для живописи, и мольберты, и большое число новых холстов, включавших портреты и пейзажи, а также рисунки и эскизы, галька, ракушки, порезанные или процарапанные с помощью перочинного ножа на манер гравюры, не говоря о самых странных предметах, включая череп быка. Все это надо было тщательно упаковать и погрузить в «Испано-Сюизу». Но в любом случае обратное путешествие в Париж начиналось куда более неохотно, чем поездка на юг.

Днем раньше Пикассо пригласил к себе Поля Розенберга, который тоже останавливался на здешнем побережье, и показал маршану свои блестящие холсты, из которых тот имел право первым сделать свой выбор. Он, ни секунды не колеблясь, оставил за собой большинство из них.

Расслабляющая атмосфера Мужена не заглушила обеспокоенности Пикассо и не позволила ему забыть круг мыслей и рассуждений, родившихся у него в ходе работы над картиной «Герника». Перед выездом на юг, но уже после того как это полотно было закончено, Пикассо сделал большую гравюру и ряд рисунков головы плачущей женщины, у которой по щекам струятся слезы, а в зубах зажат носовой платок.

После возвращения он снова принялся за ту же тему. Как это уже случилось в процессе создания Demoiselles d'Avignon («Авиньонских девиц»), Пикассо продолжал в течение нескольких месяцев добавлять постскриптумы и комментарии к своей основной работе. 26 октября он закончил последнюю версию темы рыдающей женщины. По своему цветовому решению она очень сильно отличается от этюдов, выполненных перед отъездом в Мужен. На смену жгучим и едким эффектам пришли яркие контрасты чистых тонов — красных, синих, зеленых и желтых.

Результат использования цветов в манере, столь тотально оторванной от горя, тогда как в каждой линии и каждой черточке представленного на картине лица со всей очевидностью видна горестная печаль, приводит зрителя в сильное замешательство. Как если бы трагедия грянула без предупреждения, веселая красно-синяя шляпа женщины украшена синим цветком. Белый носовой платок, прижатый к ее лицу, нисколько не скрывает отчаянно-мучительную гримасу, застывшую на губах: он служит просто для того, чтобы оттенить щеки плачущей белым отсветом смерти. Ее шарящие руки скрючены и едва ли не завязаны узлом от боли, порождаемой избытком эмоций, а пальцы присоединяются к слезинкам, которые градом льются у нее из глаз.

Одновременно все это — ее пальцы, носовой платок и слезы, падающие подобно завесе дождя, — возвещают грозу. На ее глаза, в которых есть что-то от Доры Маар¹, словно бы наброшена морозная сеточка черных ресниц; а сами они удобно угнездились в глазницах, словно маленькие лодочки, опрокинутые бурей, породившей реку слез. И пока их поток повторяет контур щеки страдающей женщины, он минует ее ухо, форма которого не так уж и отличается от пчелы, прилетевшей, чтобы таинственным образом превратить в мед соль ее отчаяния.

Наконец, если мы всмотримся в сами глаза плачущей женщины, то распознаем в них отражение сотворенного человеческими руками стервятника, превратившего ее былой восторг в невыносимую боль. Эта небольшая по размерам картина содержит несколько весьма сложных образов. Интенсивностью своего воздействия на зрителя она снова — и в который раз — обязана ясности каждого сделанного здесь утверждения, а также силе и упрямой настойчивости контрастов. Пикассо иногда добивается драматического эффекта, полностью меняя на противоположный тот порядок, к которому мы издавна приучены, — как он поступил в центре изображенного им женского лица. Выше носового платка, между глазами, то есть в том месте, где мы ожидали бы обнаружить их разделенными переносицей, зияет черная дырка с зазубренными краями. Вместо холма Пикассо делает впадину. Пробоина, сотворенная им в столь уязвимом и броском пятне, причем разорванная и оставленная открытой, как если бы ее причиной была пуля, образует странный и грозный контраст с лицом, которое, хотя его выразительность и носит мучительный характер, не обнаруживает никаких признаков того, что оно принадлежит умирающей.

Примечания

1. Многие считают, что на этой картине (ее также называют «Плачущая женщина») изображена Дора Маар. — Прим. перев.