Мужен: 1938

Летом 1938 года Пикассо вместе с четой Элюаров снова искал уединенного гостеприимства далекого Мужена. Он писал портреты Нуш, причем иногда ему удавалось сделать за день не одно ее изображение. Ставшее теперь знакомым и привычным размещение обоих глаз на одном профиле применялось им с нежностью и уважением к красоте их обладательницы. В это же время он сделал портреты трех темнооких дочерей хозяйки дома, самая младшая из которых, Инее, сопровождала Пикассо, когда тот отправился в Париж, и потом много лет оставалась вместе с мужем на рю де Гран-Огюстен в качестве домоправительницы. Кроме того, Пикассо проявлял бесконечный интерес к чертам и свойствам Доры Маар, которые он наблюдал с неослабной свежестью восприятия и давал им самые разнообразные, но одинаково богатые интерпретации.

Выполненные им в ту пору многочисленные портреты Доры варьировались в очень широком диапазоне — от вполне реалистичных рисунков в классическом стиле вплоть до искажений, в основе которых, однако, всегда лежали наблюдения вечно меняющейся игры света и выражений на ее лице.

Пикассо пребывал также под впечатлением буколического облика деревенской молодежи, сидевшей в прохладной тени платанов, что окружали здешнюю площадь. Именно эти молодые люди вдохновили Пикассо на создание цикла причудливых голов парней, сосущих леденцы на палочке. Всегда наслаждаясь нелепостью такого рода контрастов, которые более чем соответствовали тому основополагающему беспокойству, что вечно царило в его мыслях, он даже подчеркивал неотесанную грубость их черт и жадность, с какой они хватались за свои ребяческие удовольствия.

Это владевшее Пикассо беспокойство стало наиболее очевидным в большой картине, законченной им в феврале того же года. «Девушка с петухом»¹, написанная в звонких голубых, розовых и зеленых тонах, является бьющим в глаза, хотя и косвенным отражением жестокостей испанской войны, которая в тот период шла от плохого к худшему. Процитируем Барра: «Благодаря мощному арсеналу образных средств, присущих Пикассо, то, что на первый взгляд могло бы показаться извращенным и мелким садизмом, принимает характер некоего жреческого ритуала, возможно, даже символичного в своей значимости». Слабоумная безжалостность молодой женщины, держащей на коленях связанного петуха, которого она собирается зарезать, вызывает у зрителя сильнейшее беспокойство. В данной картине не предпринято никаких мер, чтобы хоть как-то смягчить жестокость представленной на ней сцены, однако, к нашему удивлению (на это указал Меер Шапиро), в контуре лица девушки и в ее прямых черных волосах присутствует нечто, помогающее, пожалуй, увидеть здесь отголоски собственного профиля Пикассо. Таким образом, мы имеем еще один, хотя и менее убедительный, пример подсознательного процесса самоидентификации, замеченный в чудовище из гравюры «Мечты и лжи Франко».

В течение 1938 года, ставшего для него годом большой активности, Пикассо начал декорировать самые разные формы маленькими линиями, наводящими на мысль о плетеных изделиях вроде корзин или о вышивке типа «ришелье». В отдельных рисунках вся поверхность бумаги покрыта сетчатым узором, который придает изображенным фигурам и их окружению угловатые, кристаллоподобные формы. Как и в более ранних его придумках, связанных с «анатомиями», человеческая форма сперва расчленяется на части, а затем они снова складываются вместе, причем делается все это с большой свободой. Часто женские груди акцентируются спиралями, напоминающими о детской предрасположенности Пикассо к вырисовыванию этих кривых, похожих по форме на его любимые в ту пору пирожные. Среди других форм, которые являются в большинстве своем прямоугольными, спирали невольно притягивают глаз и приобретают дополнительную значимость, помимо порождаемых ими «пищевых» ассоциаций.

Примечания

1. Нередко называется «Женщина с петухом». — Прим. перев.