Голубой период

Картина под названием «Голубая комната» на которую я уже ссылался, — одна из первых, где естественная склонность Пикассо к голубому цвету подвела художника к тому, чтобы потом в течение нескольких лет выбирать именно этот цвет играющим ведущую роль в его палитре. Примерно в это же время он создал живописную композицию, весьма значительную как по размеру, так и по своему содержанию. Пикассо воплотил в ней сюжет, часто преследовавший его на протяжении нескольких месяцев. Впоследствии эта картина стала называться «Воскрешение», но друзьям она было известна под названием «Похороны Касахемаса». По словам Сабартеса, когда он прибыл в Париж, этот холст, вследствие его весьма изрядных размеров, использовался в качестве ширмы, чтобы скрыть от посторонних глаз груду всевозможного барахла, валявшегося в углу чердачной мастерской Пикассо¹. Вследствие этого указанное полотно бросалось в глаза гораздо больше, чем любая другая работа в довольно просторном помещении, и почти постоянно было на виду.

Сохранился и этюд для этой картины — почти такой же большой, как она сама. На нем изображена группа плакальщиц, стоящих со склоненными головами вокруг помещенного на переднем плане трупа мужчины, укутанного в саван. Хотя в основной картине эта группа и скомпонована аналогичным образом, она несколько утратила свою значимость, а справа от нее добавилось каменное надгробье. Однако и фигуры убитых горем женщин, и тело, обряженное в саван, кажутся карликовыми на фоне огромного пространства неба. Среди облаков, в подернутой туманной дымкой сумятице, которая чем-то напоминает Эль Греко, витают аллегорические фигуры. Центральное место среди них занимает белая лошадь, повторяющая белизну савана в нижней части полотна. Она несет на себе укрытого тенью наездника, почти полностью заслоненного от нас женщиной, охватившей его руками. Вокруг нее — три обособленные женские группы: мать в сопровождении своих детей, две женщины, слившиеся в тесном объятии, а также расположившаяся на облаке группа девушек — обнаженных, но в красных и черных чулках. Помимо самой манеры, в рамках которой трансцендентальная направленность всей картины находится в кричащем противоречии с некоторыми ее деталями, которые ассоциируются скорее с цирком или борделем, помимо нелепости этой разрозненной композиции, в которой отдельные группы скрепляются между собой лишь ритмическими завихрениями фона, есть в данной картине одна более тонкая и интересная особенность — а именно, способ, которым художник изобразил фигуры плакальщиц, задрапированных в тяжелые ткани. В обеих версиях их величавые статуарные формы предвещают нарождение нового, более индивидуализированного стиля. Скованные жесты, утонувшие в темно-синих складках тяжких одежд, лишь подчеркивают глубину их горя. Статичные и монолитные, они выглядят, словно духи, запертые в камнях и деревьях. Мерцающий атмосферный свет импрессионистов уступил место отображению прочной вещественности форм².

Эти две картины — первые по счету, в которых явственно видны новые открытия Пикассо в области пластической формы, а также начатки его собственной символики. Они знаменуют собой кризис, завершающий пору его отрочества, а также триумф над влияниями своей патриархальной семьи. В них заложен сюжет, затрагивающий самые сокровенные струны его души. Он пристально наблюдает человеческую драму, заставившую ощутить всю жестокость извечного конфликта между жизнью и смертью и поднявшую вопрос о воскрешении. Пабло принял настолько близко к сердцу трагедию своего друга, что она стала его собственной, и новая проблема художника состояла в том, чтобы найти для нее адекватные пути и средства выражения. Ему уже были знакомы ловушки сентиментальности и романтического символизма. Чтобы избежать их в своей картине, Пикассо включил в нее похабную подробность — разноцветные чулки на ножках девиц из небесного хора. Чтобы держать под контролем трансцендентальный полет своего воображения, ему нужен был какой-нибудь якорь, твердо укорененный в мирской реальности; он использовал в качестве способа выживания свое прирожденное чувство комического. Поскольку ему предстояло спуститься в Гадес³, то отыскать собственное спасение было для него сущностной необходимостью. Наездник на белой лошади, взмывающий в облака, и сбившиеся в тесный кружок плакальщицы, оставшиеся внизу, — оба этих живописных образа были подсознательными символами самого себя.

Отмеченный выше отчетливый дуализм характера Пикассо быстро бросился в глаза его другу Морису Рейналю, с которым они познакомились год спустя в Париже. По прошествии многих лет Рейналь писал:

Преизбыток живучести вкупе с глубиной чувствительности давали Пикассо возможность не только выжить в нищете, но и создать стиль, который на протяжении нескольких последующих лет начал приносить ему всеобщую известность.

Некоторые авторы, в частности, Гертруда Стайн, приписывали перемену в стиле Пикассо, венцом которой стал голубой период, его возвращению в Барселону, поскольку, по их мнению, эта перемена явилась следствием одних лишь испанских влияний. Рассуждая таким образом, подобные исследователи упускают из виду тот очевидный факт, что в 1901 году за время пребывания Пикассо в Париже им было создано, помимо «Воскрешения», несколько других важных работ. В их числе целый ряд вариаций на тему «мать и дитя»; живописное полотно «Облокотившийся Арлекин»; портрет «Женщина с шиньоном», где голова модели устало покоится на обеих руках⁴; «Ребенок, держащий голубя», свежий и трепетный в своих едва прикрытых аллюзиях, а также замечательный «Автопортрет», с которого на нас смотрит сам живой Пикассо — голодный, в пальто, наглухо застегнутом до самого подбородка, глаза его печальны и полны разочарования, но по-прежнему горят страстью.

Осенью, в течение переходного периода, он время от времени возвращался к импрессионистским приемам, однако без того, чтобы полностью приносить в жертву новые направления своей работы. Сохранился очень выразительный портрет «Биби-ла-пюре», при взгляде на который мы явственно ощущаем лицевую гимнастику мелкого богемного актера, и у нас не остается никаких иллюзий относительно патетической банальности его индивидуальности. В смысле виртуозности это одна из наиболее блестящих работ Пикассо, и вместе с тем она — последняя из работ данного типа, и, возможно, не без значения здесь и факт, что в тот же год умер Тулуз-Лотрек.

Для Пикассо стали насущной необходимостью не только смена техники живописи и отказ от крикливых и безвкусных цветовых сочетаний, которые он подсмотрел во фривольных ночных клубах Монмартра, но и обретение новых, более взрослых воззрений на общество. Тут можно процитировать профессора Бека⁵: «Живописец, очевидно, был отрезвлен своим собственным житейским опытом: его прежнее непочтительное и критическое отношение к обществу уступило место чувству глубокого сочувствия и жалости по отношению к страждущему человечеству».

Примечания

1. Нельзя сказать, чтобы это полотно было так уж велико — 149 х 90 см. — Прим. перев.

2. Существуют еще, как минимум, две гораздо более простых картины, носящие название «Смерть Касахемаса» («Касахемас в гробу») — довольно похожих, но разнящихся размерами (27 х 35 см и 73 х 58 см). — Прим. перев.

3. Гадес (Аид, Плутон) — в греческой мифологии бог подземного мира и царства мертвых; Гадесом называют и само царство мертвых. — Прим. перев.

4. Эту картину иногда называют также «Мадлен», и с моделью у Пикассо был, как утверждают, короткий роман. — Прим. перев.

5. Один из биографов Пикассо, писавший о нем как самостоятельно, так и вместе с Сабартесом. — Прим. перев.