Встреча Хосе Руиса Бласко и Марии Пикассо Лопес была отнюдь не случайной. Семья Пикассо многие годы жила в Малаге на площади де л а Мерсед. Это была обширная площадь, расположенная неподалеку от центра города и прилегающая к общественному саду. Между тем дон Хосе со своим старшим братом, каноником Пабло, жили поблизости, на улице де Гранада. Все десять братьев и сестер были согласны в том, что Хосе пришло время жениться, — отчасти потому, что ни у одного из членов семьи в их поколении до сих пор не родился потомок мужского пола, а отчасти по той причине, что всем им давно хотелось увидеть его остепенившимся и отказавшимся от сомнительной жизни молодого живописца, который целиком зависит от милосердия своего преподобного брата. Сам же каноник, несмотря на всю свою терпимость, уже начинал подумывать о том, что «грехи молодости, виной которых был причудливый нрав» его младшего брата, затянулись уж слишком надолго. Родственники остановили свой выбор на одной вполне подходящей юной даме, к которой, как им было известно, Хосе относился почти с благоговением, и настаивали, чтобы тот поскорее сделал ей предложение. Но строптивый Хосе не выказывал ни малейшего желания связывать себя какими-либо обязательствами и, продержав семью некоторое время в томительном ожидании, внезапно решил жениться совсем не на этой девушке, а на ее кузине, с которой он познакомился, когда та пребывала в компании его потенциальной невесты, и которая носила ту же самую фамилию — Пикассо. Однако даже после того как решение было уже вроде бы принято, состояние неопределенности продолжалось, и свадьба вновь была отложена из-за внезапной смерти его преподобного брата Пабло. Так что лишь по прошествии двух лет, в 1880 году, Хосе Руис Бласко и Мария Пикассо Лопес сочетались законным браком.

Осенью следующего года у них родился сын. Со всеми подобающими церемониями его окрестили в соседней церкви Сантьяго, и, в соответствии с фамильной традицией, ребенок получил целую гроздь имен: Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мариа де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад. Сабартес поясняет, что в Малаге было принято наделять всякого новорожденного богатой коллекцией христианских имен, и для каждого из этих многочисленных имен Пикассо он приводит какой-либо значимый первоисточник. Однако единственное из них, которое мы в состоянии сейчас вспомнить, было данью памяти его недавно почившему дяде.

Высокий белый многоквартирный дом, куда дон Хосе Руис Бласко переехал вместе со своей недавней невестой, располагался на восточной стороне площади де ла Мерсед. Его молодая жена была невысока ростом и хрупкого телосложения. У нее были черные глаза, искрящиеся живостью и остроумием, и иссиня-черные волосы, как у всех андалузцев. Муж выглядел полнейшей ее противоположностью — высокий, сухопарый, изможденного вида живописец, которого друзья из-за его рыжеватых волос и присущей ему благородной сдержанности именовали не иначе как «англичанином». Это насмешливое прозвище очень подходило дону Хосе не только внешне, но и во многих других отношениях, поскольку он был сторонником английских обычаев, и ему импонировал английский стиль, особенно в меблировке. Доказательством такого вкуса были два стула из гарнитура в стиле «чиппендейл», которые прибыли в Малагу через Гибралтар и затем служили Пикассо в его доме в Муже-не вплоть до кончины художника.

Новый многоквартирный дом располагался на том самом месте, где в старину стоял женский монастырь Пресвятой Девы-миротворицы. Дом этот построил покровитель искусств дон Антонио Кампос Гарвин, маркиз де Игнато, который также обосновался на площади де ла Мерсед и с превеликим удовольствием принимал у себя в доме самую интересную компанию поэтов, живописцев и музыкантов, какой только могла похвастаться в ту пору Малага. Благородный, щедрый и кроткий, он коллекционировал картины, которые покупал у своих друзей-художников, а когда разразился кризис, с готовностью согласился на то, чтобы художники, ставшие его жильцами, расплачивались с ним за квартиру своими картинами. Таким образом, во многих случаях у дона Хосе случались веские причины быть благодарным своему домохозяину. Жизнь никогда не бывала легкой, а дополнительные заботы — в частности, неожиданно свалившийся на него новый груз ответственности за незамужних сестер и тещу, а также появление на свет его первого ребенка — вынудили дона Хосе добиваться административного поста, чтобы получить хоть какую-то прибавку к своим скудным и нерегулярным доходам живописца.

Итак, дон Хосе променял свою свободу на солидно звучавший пост в Школе изящных искусств и ремесел в Сан-Телмо, а вдобавок согласился исполнять обязанности куратора местного музея, который размещался в городской ратуше. Эти две должности по идее должны были обеспечить доход, достаточный для пропитания его немалой семьи вплоть до конца его дней, однако случилось так, что из-за превратностей муниципальной политики он спустя год или два потерял работу. Тем не менее, отлично понимая всю ветреность и непостоянство местных властей, дон Хосе остался на своем посту и трудился бесплатно, пока маятник не качнулся в обратном направлении, после чего дела вновь обернулись в его пользу.

Несмотря на непростую ситуацию, рождение Пабло стало причиной великого веселья и пышных празднеств в семействе Руис. Как ни говори, он ведь стал первым потомком мужеского пола, который родился у кого-либо из одиннадцати чад дона Диего Руиса де Альмогуэра, и потому его рождение праздновалось как триумфальная победа над судьбой. Роды оказались особенно драматическими, вследствие того что акушерка неправильно оценила положение дел, и эта ошибка едва не стоила младенцу жизни. Женщине показалось, будто ребенок родился мертвым, и она бросила младенца на столе, не обращая на него внимания, чтобы целиком сконцентрироваться на матери. К счастью, поблизости находился один из его родных дядей, дон Сальвадор, весьма квалифицированный врач. И вот благодаря тому, что у дяди хватило ума и присутствия духа, младенца спасли от асфиксии, которая могла погубить новорожденного прежде, чем началась его жизнь. Эту историю маленькому Пабло часто рассказывали в детстве — о том, как смерть столь властно дала о себе знать уже в момент его рождения, — она затаилась в воображении Пикассо и незримо присутствовала там на протяжении всей его жизни¹.

Примечания

1. Сам Пикассо рассказывал эту историю по-разному, в том числе и так: «Тогдашние медики курили толстые сигары. Мой дядюшка тоже курил. Он выдохнул дым прямо мне в лицо, я скривился и заорал». Другое дело, что рассказы Пикассо нередко так же препарируют действительность, как и его картины. — Прим. перев.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница