Возможно, из-за того, что сам Пикассо был хоть и хорошо сложен, но мелковат телом, его всегда восхищали массивные, натренированные, мускулистые тела атлетов. Помимо Аполлинера, который был мужчиной отнюдь не среднего телосложения, трое других друзей Пикассо — Дерен, Вламинк и Брак — тоже представляли собой весьма импозантное трио. Все трое были хорошо сложены и гордились своей физической силой. В особенности Брак, с его красивыми чертами лица. Его легко было узнать издали по немного развязной походке, преисполненной важности и самодовольства, — эта походка делала Брака похожим на ковбоя. В самом начале их дружбы Пикассо сделал целый ряд юмористических зарисовок воображаемой физкультурной школы, которую им следовало бы основать. Подавляющие двуногие монументы со смехотворно маленькими головами, состоящие из одних лишь мускулов, предназначались для рекламы их предприятия. В действительности же в своих спортивных занятиях Пикассо ограничился боксом, но и в этом виде спорта, как остроумно заметила Фернанда, он предпочитал наносить удары, а не получать их. Но даже если это и верно, одного-единственного урока, полученного от Дерена, оказалось вполне достаточно, чтобы Пикассо завершил свою карьеру в данном виде спорта.

Сохранился рассказ о происшествии, имевшем место за год до вышеупомянутого банкета. Эта история наверняка заставила бы всех изрядно понервничать, если бы она закончилась не безобидной комедией, а обернулась физическим насилием. Итак, Аполлинер, который вообразил себя оскорбленным тремя довольно-таки безобидными строчками в статье некоего Макса Деро, вызвал автора на дуэль. Вскоре после этого поэт объявился на пороге мастерской Пикассо — вид у него был озабоченный, поскольку он пришел просить совета. Было решено, что Гийом должен выбрать себе в качестве секундантов журналиста и прославленного фехтовальщика Жана де Митти, а также Макса Жакоба. На протяжении нескольких недель они собирались за пределами Бато-Лавуар, на площади Равиньян, и с дурными предчувствиями в душе обсуждали возможный результат этого поединка — до тех пор, пока Макс Жакоб, одетый с иголочки, в новом цилиндре и с моноклем, не отправился, наконец, с визитом к противникам. В результате между противостоящими сторонами, каждая из которых окопалась в своем любимом кафе, шли переговоры, а Аполлинер все это время пребывал в подвешенном состоянии, устроившись в мастерской Пикассо. В конце концов литературные таланты, присущие всем участникам этих переговоров, и свободный обмен аперитивами позволили им составить документ, удовлетворивший обе заинтересованные стороны. Таким образом, удалось избежать кровавого столкновения без потери чести какой-либо стороной.

Всякий раз, когда Пикассо ощущал, что он не прочь переменить обстановку, у него не было недостатка в приглашениях. Аполлинер был в восторге, когда Пабло вместе с другими приятелями согласился погостить в доме его матери в Ле-Везме, несмотря на то что почтенная дама без всякого одобрения смотрела на их уму непостижимые манеры. В других случаях Аполлинер приглашал друзей в свою парижскую квартиру. Здесь их церемонно угощали чаем, щедро приправляя его шуточками. Стайны по-прежнему держали дом открытым и по субботам устраивали приемы, постоянным посетителем которых был Пикассо — его сопровождала Фернанда в одной из своих элегантных шляпок с цветами или перьями. Время от времени и Воллар устраивал в подвале под своей галереей вечеринки или званые обеды. На этих сборищах зачастую присутствовали выдающиеся художники старшего поколения и видные коллекционеры — с той целью, чтобы познакомиться с молодым испанским живописцем и заодно отведать жгучие блюда колониального происхождения из риса. Да и немцы наседали на Пабло со своим гостеприимством: его богатый друг Уде, тоже живописец, устраивал роскошные банкеты, во время которых Пикассо неизменно оказывался в плотном кольце поклонников.

Что касается домашней или, если хотите, семейной жизни, то Пикассо, несмотря на моменты бурных разногласий, по-прежнему сохранял товарищеские отношения с Фернандой. Сообща они наслаждались близкими контактами с друзьями. У голландского живописца ван Донгена, чьи портреты стали впоследствии модными, была маленькая дочь, для которой Пикассо любил рисовать и мастерить бумажные куклы. Неизменная любовь к детям, подобно любви к животным, доставляла Пабло бесконечное удовольствие и давала отдых его воображению. Между ним и ребятишками неизменно возникало взаимопонимание, более глубокое, нежели простое общение. Благодаря детям и животным он обретал ту связь с примитивным и инстинктивным, которая зачастую утрачивается в мире, основанном на причинно-следственных связях и чисто практических соображениях.

Мастерская, уже и без того безнадежно переполненная картинами и всевозможными предметами, которые здешний хозяин постоянно накапливал, стала к тому же уютным пристанищем для всевозможных домашних животных. Хотя Пикассо наверняка был бы в восторге в окружении более экзотических птиц и зверюшек, он вполне удовлетворялся обществом кошек, собак, черепахи и обезьянки. Они принадлежали к числу многих поколений живых существ, которых художник держал при себе, где бы ни жил, наблюдая за ними и лаская с глубоким чувством привязанности и удивления. Макс Жакоб подробно рассказывает о том, как в самом начале своей парижской жизни Пикассо часто по ночам посещал Ботанический сад, где один из его друзей, сын смотрителя, давал ему доступ к самым редкостным и обворожительным существам.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница