«Дело о статуэтках»

В поисках новых ценностей Аполлинер с готовностью шел на риск. Однако поскольку он надеялся найти талант в самых неожиданных местах и испытывал жгучий интерес к редким и экзотическим формам искусства, ему довелось пережить хотя и временные, но весьма значительные трудности из-за инцидента, который стал известен под названием «l'affaire des statues» («дело о статуэтках»). Эти в высшей степени неприятные и тягостные события вряд ли произошли бы вообще, если бы они случайно не совпали по времени с эффектной кражей «Джоконды», которую летом 1911 года вынесли из Лувра. Все вокруг только и делали, что судили и рядили об этой истории. Газеты постоянно перемалывали сразу несколько самых различных, но одинаково сенсационных версий. И тем не менее, единственно правдивый отчет о событиях, по всей вероятности, можно отыскать в письме, написанном Аполлинером в 1915 году своей приятельнице Мадлене Пажес¹. Если верить объяснениям поэта, все началось с того, что он нанял в качестве секретаря (скорее по доброте душевной, нежели ради какой-либо практической цели) молодого бельгийского авантюриста по фамилии Жери-Пьере², у которого был дар развлекать людей экстравагантными историями. Кажется, в 1907 году Жери украл из Лувра две испано-римские статуэтки и путем красноречивых уговоров, из которых невозможно было выудить правду, убедил Пикассо купить их у него. Когда много лет спустя Аполлинер попросил Пикассо вернуть статуэтки на место, тот загадочно ответил, что «разбил их, чтобы исследовать тайны искусства, одновременно античного и варварского, которое их породило». В 1911 году молодой бельгиец снова объявился на пороге студии Аполлинера без гроша в кармане и, что еще более усилило замешательство поэта, у него была с собой еще одна статуэтка из Лувра. Как заявлял этот шустрый тип, украл он ее не только ради шутки, но и для того, чтобы продемонстрировать, насколько плохо охраняются национальные сокровища. И действительно, были кое-какие причины, чтобы привлечь к этой проблеме общественное внимание. Не столь уж редко случались кражи статуэток из экспозиции африканского искусства в Трокадеро — они были делом рук тех, кто понимал ценность выставленных там презренных поделок. Аполлинер, опять же по доброте своей, вместо того чтобы сразу выставить этого афериста вон, тщетно пытался заставить его вернуть украденную статуэтку законному владельцу. А несколько дней спустя, 21 августа, по Парижу разнеслась невероятная весть о том, что «Джоконда» отсутствует на своем привычном месте в Лувре.

Подозрение сразу же пало на никчемного бельгийца, хотя в этом последнем преступлении он и не был повинен. В панике мелкий негодяй отправился в редакцию газеты «Paris-Journal» и сумел продать там свою историю. Затем он под залог оставил злополучную статуэтку у редактора, а сам на вырученные средства сбежал из Парижа. Пересекая Францию из конца в конец, он ежедневно отовсюду посылал в полицию письма, хвастаясь, что именно он украл «Джоконду» и что это было сделано по заказу.

Тем временем Аполлинер, прекрасно понимавший всю опасность сложившейся ситуации, отправился к Пикассо, который как раз в этот самый день вернулся из Сере, и отправился не столько поприветствовать друга, сколько предупредить его. После долгих розысков обе статуэтки были найдены на дне буфета, где они лежали, всеми позабытые, и два приятеля, испуганные до полусмерти, без всякой уверенности в том, как же им следует действовать, блуждали всю ночь по городу, нося с собой в мешке это смущавшее их сокровище. Обдумывался даже вариант: а не умыть ли им руки и не вышвырнуть ли свой инкриминирующий груз в Сену. В конце концов они решили последовать примеру Жери и отнести статуэтки в «Paris-Journal», чтобы гарантировать их анонимное возвращение на место. К сожалению, прежде чем сбежать из Парижа, этот гнусный малый возвратился в последний момент, чтобы вымолить у Аполлинера еще немного денег, и тот, желая в последний раз сделать ему доброе дело, а также избавиться от него, отвез того на Лионский вокзал и усадил в поезд. Это дало в руки полиции достаточные улики, чтобы подозревать поэта, и 7 сентября газеты объявили об аресте тридцатилетнего польского литератора Костровицкого, он же Гийом Аполлинер, как похитителя шедевра Леонардо. Некоторые газетенки мгновенно вспомнили о том, что Аполлинер в уже известном нам кафе «Closerie des Lilas» («Хуторок в сирени») во всеуслышание заявил при свидетелях: «Все музеи должны быть разрушены, потому что они парализовали воображение». Эти же писаки растрезвонили, что поэт переиздавал наново эротические произведения классиков, чтобы заработать кое-какие деньжата. По совокупности всего изложенного было уже вполне достаточно, чтобы убедить полицию, будто ей удалось откопать и изловить руководителя опасной международной банды.

Два дня спустя Пикассо, понятия не имевший о тяжелом положении своего друга, был разбужен в семь часов утра полицейским в штатском, который потребовал, чтобы он немедленно предстал перед судьей для допроса. Обоим приятелям была устроена очная ставка в префектуре. Оба были неопрятны, небриты и совершенно потрясены теми ужасными последствиями, которые, по их мнению, готовы были вот-вот на них обрушиться, — тюрьма, изгнание и все прочие виды позора. Судя по всему, их в высшей степени эмоциональное поведение до некоторой степени озадачило даже судью, который отпустил Пикассо на свободу, но взял с него обещание, что тот вернется, если вдруг понадобится как свидетель, а вот несчастного Аполлинера отправили в тюрьму. Это случилось, несмотря на всю их преданность по отношению друг к другу. Аполлинер не уставал повторять, что Пикассо понятия не имел о том, что купленный им антиквариат был родом из Лувра, а Пикассо заявил судье, что тот видит перед собой «самого крупного из ныне живущих поэтов».

К счастью, бедняга Жери, человек в большей степени безумный, нежели порочный, прочитав в газетах об аресте Аполлинера, наконец-таки отправил в полицию полное и чистосердечное признание, а затем бежал из страны. Дело закончилось тем, что Аполлинера выпустили из тюрьмы, после того как он пробыл там неделю, и на выходе из мрачного здания Ла-Санта его приветствовала целая толпа приятелей. Тем не менее, хотя данная история не имела ни малейшего отношения к творческой деятельности обоих художников, ее не так-то легко было стереть из памяти публики. Несмотря на сомнительную честь оказаться единственным человеком, арестованным в связи с кражей «Джоконды», Аполлинер вдобавок изрядно натерпелся из-за пренебрежения, которому он потом постоянно подвергался, а некоторые из более осторожных друзей поэта даже стали его избегать. Пикассо также пребывал на протяжении многих недель в беспокойстве. Его преследовало ощущение, что с этой проклятой историей еще не покончено и что за ним непрерывно следят. Поскольку оба они были иностранцами, их положение во Франции могло сильно пошатнуться вплоть до возможной высылки из страны, а этой перспективы они оба очень страшились. Как бы то ни было, из-за указанного дела натурализация Аполлинера в качестве француза, когда он в самом начале войны пытался завербоваться в армию, затянулась на многие месяцы.

Примечания

1. С этой девушкой Аполлинер познакомился в поезде, после чего, как и многие фронтовики, завел с нею переписку. Постепенно письма становились нежнее, и Аполлинер одно время даже считал Мадлену своей невестой. — Прим. перев.

2. Его основным занятием была переписка рукописей. — Прим. перев.