а находил их.
Глава IIТеперь давайте вернемся назад, к Фернанде. На нее тоже произвела впечатление Всемирная выставка 1900 года. Началось новое столетие, а она собиралась расстаться с мужем. Я отказалась спать рядом с ним. Похоже, он всю ночь проплакал, потому что наутро у него все лицо распухло. Он был омерзителен. Как я могла так долго ждать?» Наутро, как только Поль ушел на работу, Фернанда собрала все свои документы — как истая француженка! — свидетельства о браке и о рождении, школьный диплом, даже записную книжку, откуда она, как она уверяет, черпает свои воспоминания, — и отправилась на станцию. Она приехала в Париж, вышла у Бастилии и направилась в бюро по найму на работу, адрес которого еще раньше вырезала из газеты. Ей сказали, чтобы она вернулась к четырем часам. Опасаясь встретиться с кем-нибудь из знакомых, она пыталась читать в маленьком парке, но ей не сиделось, она вышла на улицу Риволи и остановилась перед витриной кондитерской, не решаясь туда войти, потому что у нее был всего лишь один франк. «Я была так голодна, прошу прощения», — сказала я. «Во-первых, — сказал он, — позвольте представиться. Лоран Дебьен, скульптор, который был бы рад, получив ваше на это разрешение, сделать ваш бюст. У меня как раз есть подходящий кусок красивого мрамора. Не отказались ли бы вы попозировать мне несколько раз?» Он неожиданно меня заинтересовал. Я так давно мечтала о том, чтобы познакомиться с художником... Он сказал мне, что живет вместе с семьей в Нейи, что экономически зависит от отца. Но у него есть студия на Монпарнасе. Он приходит туда каждое утро к девяти часам, работает до полудня, перекусывает на скорую руку, чтобы не тратить времени, и в шесть часов уходит. «Отец дает мне содержание на два года, но после этого мне надо будет зарабатывать самому. Через несколько месяцев я призываюсь в армию. Уже несколько раз меня освобождали от воинской повинности, поскольку я еще не закончил обучение, но теперь мне уже двадцать пять лет, придется отслужить три года. Ну вот, вы все знаете обо мне. Теперь ваша очередь рассказать о себе. Вас что-то смущает?» — сказал он, заметив, что я покраснела. При воспоминании о том, что мне надо идти в бюро по найму, у меня на глаза навернулись слезы, и мне стоило больших трудов сдержаться и не заплакать. И тогда я начала рассказывать ему свою историю. Его большие глаза призывали к откровенности. Единственным, что было в его лице красивого, были большие черные глаза, окруженные глубокими морщинами. Слишком выступающий большой нос подчеркивал худобу запавших щек, поросших очень жесткой черной бородой. У него были блестящие, но тоже очень черные волосы. Голова была несоразмерно велика по отношению к тщедушному маленькому телу. Из длинной худой шеи выпирал огромный кадык, который, казалось, безостановочно находится в движении. Руки у него были очень крупные и волосатые, но какое-то спокойствие, исходящее от этого незнакомца, располагало к откровенности, что было для меня неожиданным. Он, не перебивая, слушал меня. Потом сказал: «Вы в самом деле хотите работать в конторе? Вы должны представить себе все трудности, которые вас ожидают. Даже если отыщется для вас работа, то прежде, чем вы найдете себе собственное жилье, сначала придется снять комнату в отеле, где у вас потребуют документы, и, если ваш муж вас разыскивает, он сразу же вас найдет. Кроме того, вам нужно будет отработать целый месяц, и только тогда вы получите деньги. И, — добавил он, смеясь, — я могу не оказаться рядом с вами, чтобы угостить вас пирожными и шоколадом». Я онемела. Он прав. Я обо всем этом не подумала. Его слова отрезвили меня. Мой новый друг, поняв, как мне плохо, предложил: «Пойдемте со мной. Я поселю вас у меня в студии. Я там не сплю, но в маленькой комнатушке под лестницей стоит кровать. Вы расплатитесь со мной тем, что будете позировать, и я еще буду давать вам немного денег, чтобы вы смогли прожить, правда, немного, потому что у меня нет ничего, кроме карманных денег, которые выдает мне отец. Тем не менее вы хорошо спрячетесь. Не бойтесь, вы будете спать одна — даю вам честное слово». И вот я здесь. Я дышу полной грудью. Лоран вчера оставил меня в одиночестве. Но перед этим снабдил провизией: хлебом, яблоками, орехами, ветчиной; там еще есть чай, сахар, шоколад и кофе... Как прекрасно я себя чувствовала в эту первую ночь, несмотря на то что просыпалась от малейшего шума. Наутро верный своему слову Лоран пришел с постельным бельем, ростбифом и пудрой. Они болтали, вместе сделали какую-то домашнюю работу, пили кофе, и он играл для нее на пианино. Затем очень деликатно он попросил ее снять блузку, задрапировал ее, оставив обнаженными плечи, и так она стала ему позировать. Они работали целый день, и она обнаружила, что это очень утомительная работа. Но... Вчера, прощаясь, Лоран подошел и нежно обнял меня. Я обвила руками его шею и вернула ему поцелуй, благодаря его за все, что он для меня сделал. «Не за что благодарить, — сказал он. — Вы за все расплатитесь, если будете мне позировать. Вы прекраснейшая из натурщиц, и это я должен вас благодарить». После того как он ушел, я легла спать, я устала. У меня не было ночной рубашки, но я нашла меховой коврик и уютно завернулась в него. Трудно представить себе более странную ситуацию, в которой оказалась молодая девушка, воспитанная в строгих буржуазных правилах, — она лежала обнаженная в звериной шкуре. Время идет. Я здесь уже пять дней, Лоран взял на себя труд продать какие-то мои безделушки, и я наконец вышла с 50 франками в кармане и купила себе две рубашки, две пары штанишек, две пары чулок и ночную рубашку. Если стирать каждый день, то у меня в запасе всегда будет свежее белье, моя новая жизнь успокаивает меня... все так мило — я позирую Лорану, а он еще и готовит еду».
|