Глава III

Особенно интенсивно отношения Пикассо и Гертруды Стайн развивались в течение нескольких первых лет после знакомства.

Он сразу же, повинуясь некому инстинкту, заинтересовался ею. Гертруда, как никто прежде, воздействовала на него. Ни один из них не мог вспомнить, когда именно она начала ему позировать, однако оба считали, что он попросил ее об этом вскоре после их встречи, и их отношения упрочились с помощью холста на мольберте.

Гертруда провела много дней в Бато-Лавуар — она насчитывает девяносто сеансов, но, вероятно, она преувеличивает. Однако в 1905 году и весной 1906-го таких встреч было много. Она должна была совершать путешествие с улицы Флерю через Сену, на левый берег к Монмартру. Пикассо все что-то добавлял к портрету, потом что-то уничтожал, снова писал и снова закрашивал. Он искал то, что и сам не мог бы определить. И всегда рядом присутствовала Фернанда, которая читала им вслух французских классиков.

Таким образом проходили часы, и трудно удержаться от рассуждений о том, что творилось в душах персонажей этой сцены. Ричардсон полагает, что мощное силовое поле

Речь идет о тех редких, но значительных взаимоотношениях, в которых люди, не испытывающие друг к другу любовных чувств, тем не менее связаны крепчайшими узами — это можно сравнить с армейской службой, которая является, так сказать, наиболее изнурительным, но и бесценным жизненным опытом. Возможно, эти трудности преувеличены. Сеансы, если рассматривать их как своего рода медитацию, могли так же вести мысли в более приятном направлении, и Гертруда, говоря от имени Алисы, явно подчеркивает все, что было приятного в этих встречах. Но ведь она пишет об этом с точки зрения 1933 года, двадцать семь лет спустя, когда Пикассо по известности уже сравнялся с Эйнштейном.

По субботам открывался салон Гертруды Стайн. Посетителей все прибавлялось. Вскоре Пикассо было дозволено приглашать туда и своих друзей. К ним присоединялись американцы, заезжавшие в Париж, и некоторые знакомые Стайнов. Одной из них была старая дева из Балтимора, Этта Коун, которая позже заметила: «Я находила Пикассо ужасными, но романтичными». (Возможно, она говорит именно о Пикассо и Фернанде, а не о живописи, хотя Пьер Кабанн считает, что речь идет как раз о живописи.)

Гертруда, устами Алисы, так описывает появление Пикассо в ее салоне:

И Фернанда, и Сальмон, и все прочие позже воспользуются этим сравнением, описывая Пикассо. Год или два года спустя, входя в комнату перед такими крупными людьми, как Брак, Дерен и Вламинк, Пикассо идет, как torero впереди своей cuadeua, а когда он постарел, то выглядел точно так же, как маститый ganadero, гордящийся своей фермой и бычками, которых он вырастил. Тут приходит на намять солнечное воскресенье в Малаге, когда маленький мальчик, взобравшись на колени к известному знаменитому тореадору, был ослеплен сиянием шитья на костюме.

Теперь же, у Гертруды, он ослепляет странных американских дам своими манерами, вернее, полным отсутствием оных. Алиса Токлас описывает, как за обедом на улице Флерю Пикассо был посажен по правую руку от Гертруды. Когда она взяла кусок хлеба, он выхватил его из ее рук с криком: «Это мой!» И тут же смутился.

Братья и сестры часто вырывают хлеб друг у друга. Несомненно, такие же отношения с самого начала возникли между Пикассо и Гертрудой. Должно быть, она сильно напоминала ему его толстых теток и здоровенных натурщиц в Голландии.

Разумеется, на него должна была произвести большое впечатление коллекция Стайнов. Картины были выбраны с отменным вкусом. «На всех стенах, — читаем мы у Алисы, — висели картины... Сезанна, Ренуара, Матисса... Гогена, Тулуз-Лотрека... и «маленький Домье»...» Здесь, на фотографии, угол комнаты в доме 27 в 1907 году.

Несколько картин коллекции Стайнов в доме 27 на улице Флерю, Париж, около 1907 годи.

Благодаря Пикассо Аполлинер тоже стал часто бывать на улице Флерю, хотя и не слишком всерьез воспринимал Стайнов. Вот как он отозвался о них:

Возвращаемся в Бато-Лавуар. Начинается новая неделя с сеансами позирования. Любопытно понять, какие чувства испытывал Пикассо. Трудно себе представить, как можно одновременно ощущать себя и снобом, и богемой, но прежде, в Барселоне, во время голубого периода Пикассо и его друг де Сото хотели выглядеть нарядными, хотя у них была на двоих лишь одна пара перчаток.

Стоит вспомнить, что это тот самый де Сото, который нарисован зимой 1902—1903 годов с проституткой на коленях, одна его рука в перчатке, а палец другой занят своим непотребным делом.

Спустя год или позже Матисс возьмет свою дочь и отправится с визитом в Бато-Лавуар:

К нашему времени результат этого сидения на девяноста сеансах занесен в анналы истории. Гертруда в своей ироничной манере говорит об этом через Алису:

Гертруда описывает все это как один поток. Пикассо пишет голову, а Фернанда покупает шляпу, платье, духи и масляную плиту. Гертруда считает, что в жизни и в языке нет ничего более важного, чем совпадения. Одна ситуация ведет к другой, а та — к следующей. Структура бесструктурна, как река. Как должен был ненавидеть Лео ее летучие умозаключения, где ни одно положение не доказывалось.

К счастью, мы уже достаточно приблизились к Пикассо, чтобы понять, что если жизнь — это река, то он несется по ее стремнине. Использовать одну и ту же модель в одной и той же позе — это не для него. Он — виртуозный живописец, и легкость и скорость, с которой он работает, составляет предмет его гордости. Он может работать быстрее и лучше любого молодого художника в округе. А теперь он проводит месяц за месяцем, пытаясь ухватить образ этой приземистой, коренастой женщины.

Можно допустить, что он оказался у самого главного в своей жизни перепутья. Долгие полтора года розового периода со всей очевидностью показали, что это синекура, но не прорыв в новое. От людей, которые являются для него авторитетом, он постоянно слышит похвалы фовистам и Матиссу, он вынужден выслушивать от Лео Стайна, что Матисс, возможно, самый талантливый из современных молодых художников. Матисс, несомненно, в авангарде. Розовый период приятен, но слишком безопасен. На него влияют Гоген и Сезанн именно потому, что они внесли в живопись нечто радикально новое. Пикассо молод, он успешно конкурирует с другими художниками, у него самая красивая в городе любовница, но он не хочет прославиться лишь чрезвычайно талантливым изображением красивых и чуть жутковатых сумерек, окутывающих его акробатов, — вовсе нет. Скорее он предпочитает кинуться в визуальный мир, который еще никем не исследован, куда еще никто не заглянул. Становится понятно, что в персоне Гертруды Стайн он видит воплощение тех исключений, которыми хотел бы сам обладать. Его инстинкт подсказал, что она и есть тот самый, так ему необходимый сфинкс. Ибо у нее есть ключи от его художнического будущего.

Мы должны допускать, что его амбициями управляет не только Бог. (Пикассо очень хотел бы понять, как Бог это делает), но он ощущает тревожащую близость к Божеству. Господь гораздо опаснее взрослого быка на арене, тогда как вы — всего лишь беззащитный человек. Господь создает землетрясения и ночь за ночью умертвляет вашу сестру; Господь позволяет вашему любимому другу Касагемасу покончить жизнь самоубийством из-за женщины; Господь ведет Макса Жакоба к безумию именно тогда, когда тот, избегая наркотиков, приближается к Нему.

Господь, однако, также и друг. Когда Пикассо рисует, кажется, что линия, которую проводит его рука, возникает благодаря какому-то прекрасному сотрудничеству между этой рукой и силой. Господь может быть таким же бесформенным, как облако, но Он так же ясен, как хорошо обозначенная форма. Господь — опасный враг, поскольку кажется, будто нетрудно раскрыть его тайны. И тогда возникает вопрос, можно ли постичь логику, с которой соединены части человеческого тела? Возможно ли понять намерения, опыты, отступления, прорывы в новое?

Ключ к разгадке таится в форме. Форма — это тот язык, которым Господь решил поделиться с немногими художниками, с лучшими художниками. Они апостолы, служащие таинствам формы. Они знают об этом больше, чем другие мужчины и женщины, они знают, что дерево виртуально обладает той же формой, что и человеческий торс. В словесном выражении «дерево» и «торс» есть разные понятия, независимые друг от друга предметы, обладающие целостностью, которую нельзя нарушить. Но для Пикассо в Париже 1906 года, владевшего такой мощью изображения в рисунке, которая пугала даже его самого, для молодого художника с любовницей, чьи формы он непрерывно изучал, для двадцатипятилетнего Пикассо, дважды в неделю употребляющего опиум и путешествующего по закоулкам своего сознания, стало значительным открытием то, что дерево обладает той же формой, что и торс, а мужчина и женщина не самостоятельные существа — встретившись, они соединяются в единое целое. Даже если мы примем его исследования Фернанды только лишь как сексуальные откровения под воздействием опиума, на него все же окажет влияние осознание своей половой принадлежности. Он делает покупки, ведет дом, и при этом Фернанда значительно крупнее его. Вот как это описывает О'Брайен:

Фернанда, может быть, лучшее из обретенных им сокровищ, но она, эта женщина, — ровня ему и даже превосходит его; Пикассо живет так, как предписывает деспотизм богемы, где низменное соседствует с идеальным, и ему часто должно казаться — возможно, только во сне, — что она гораздо больше мужчина, чем он.

Теперь, с появлением Гертруды, он мог почувствовать себя способным на другой род любви, где он мог бы, так сказать, спрятаться в другой женщине.

Не все романы основаны только на плотском чувстве; некоторые существуют под влиянием душевных посылов, которые одна персона внушает другой. Пабло и Гертруда, пройдя через бесконечно долгое позирование, вступили в безмолвную психическую связь. При этом общении они должны были ощутить, что наконец-то встретили человека с равными амбициями. Возможно, на этих сеансах шла молчаливая борьба, где каждый хотел взять как можно больше у своего визави, ведьма и колдун страстно сражались за могущество, которое каждый из них мог бы или увеличить, или уменьшить. Поскольку им обоим было присуще нечто сатанинское, то важно только понять, к чему привела их игра — к добру или к худу.

Нам не удастся определить счет в очках, но можно предположить, что Гертруда Стайн была наиболее значительной фигурой, перешагнувшей границы своего пола. Пикассо должен был знать об этом. С Фернандой Пикассо проник в глубинную сущность двойственности секса, где мужское и женское начала вечно меняются местами, так что фаллос, помещенный в вагину, больше познает о вагине, чем о собственной природе; можно сказать, что вагина становится фаллосом, а фаллос, наоборот, — вагиной. В такие моменты неважно, кто что собой представляет, в глубинах секса они оба становятся гермафродитами.

Модель завладела художником. Это говорит о его одержимости формой. Обычное сознание не в силах понять тот уровень, на котором остановилась Гертруда Стайн при переходе из женщины в мужчину; если она и была больше мужчиной, чем женщиной, то ведь она женщина по рождению, а на этом как раз и фокусировался интерес Пикассо к двуполости. К тому же подтверждались его собственные ощущения в отношениях с Фернандой (впрочем, как и со многими другими женщинами). Если в акте любви он осознавал себя то частично мужчиной, то частично женщиной, то полностью мужчиной, то полностью женщиной, значит, секс можно рассматривать как бассейн, в котором формы переплывают одна в другую.

Для Пикассо достоинства двуполости заключались в возможности перемены ситуации; при добавлении к изображению женщины фаллоса она превращалась в мужчину. Коленопреклоненная женщина показывала ягодицы, которые становились похожими на мужские гениталии. Стоит только посмотреть на пару рисунков из альбома Пикассо 1907 года.

Без названия (Рисунки обнаженных). 1907. Бумага, карандаш, 12x10.

Обнаженный с раздвинутыми ногами. 1907. Бумага, в альбоме для набросков, свинцовый карандаш. 10x8.

Вернувшись по окончании лета из Испании в Бато-Лавуар, Пикассо наконец пишет лицо Гертруды, и теперь он удовлетворен. На этот портрет было потрачено несколько месяцев, затем летом он разлучился с этой работой. Пытаясь отобразить на холсте ту

Две обнаженные, держащиеся за руки. 1906. Бумага, тушь с размывкой, 19x12.

Женщина сидящая и женщина стоящая. 1906. Бумага, уголь, 24x18.

Две обнаженных. 1906. Холст, масло, 60x37.

Без названия (рисунок Фернанды Оливье). 1906. Свинцовый карандаш.

Гертруду, которая удовлетворила бы его, он, должно быть, испробовал массу вариантов. До 1907 года он рисовал женщину с фаллосом, но большую часть 1906 года он пытался делать прямо противоположное. Кажется, что он хочет свести до минимума различия между Фернандой и Гертрудой. И тогда он делает Фернанду тяжеловесней, объемы Гертруды уменьшает и делает очень похожими выражения их лиц.

Для того чтобы приблизить лицо Фернанды к образу Гертруды, он старит это лицо. Мы видим Фернанду такой, какой она могла бы выглядеть через десять или пятнадцать лет, когда она по возрасту догнала бы возраст Гертруды.

В основном он старается разгадать тайну мисс Стайн; пытается открыть завесу, скрывающую сущность Гертруды, догадываясь, что если ему это удастся, то перед ним откроется еще многое другое. Она обладает такой исключительной властностью, что в облике этой женщины, которая действует как мужчина, должно быть, спустился сам Господь. Это увеличивало убеждение Пикассо в том, что она есть создание глубин и она поможет ему проникнуть в эти глубины.

Весной 1906 года, сознавая, что ему не удается ухватить в портрете это ощущение ее властности, он пишет не только ее лицо, но и грозное тело земной богини.

Без названия (рисунок Фернанды Оливье). 1906. Карандаш.

Мальчик, ведущий коня. 1906. Холст, масло, 87x52.

Продолжая обдумывать образ Стайн, он пишет одну из последних работ розового периода. В ней, правда, нет ни намека на розовый цвет, но все равно она лучшая и самая известная в этом цикле; можно предположить, что это он сам тот мальчик, который ведет лошадь, явно более сильную, чем человек. Интересно, доставила ли бы подобная мысль Гертруде удовольствие? Или неудовольствие? Во всяком случае, она купила картину. Лошадь была так грациозна, это был именно тот образ, в котором Гертруда хотела бы вернуться, если бы решилась превратиться в четвероногое.

Главный портрет Гертруды Стайн стал, конечно, очень известен. Лицо ее — это маска, поражающая воображение, глаза — невидящие или, скорее, вглубь смотрящие, в чем заключается намек на живущую в ней силу. Ее существование в портрете так активно, что эту картину невозможно забыть.

Гертруда тоже находится на распутье. Вследствие этого она спрашивает, куда же Пикассо отправится дальше. Три года он шел по дороге, но теперь перед ним дороги нет. Он будет жить в переплетении форм, где смешаются натюрморт, человек, лес и город, — короче говоря, это будет кубизм. Но сначала сфинкс предстанет в виде формального портрета без всякого намека на подспудное желание художника подготовиться к исследованию ни много, ни мало как законов бытия. Если он хоть на малейшую долю оставался католиком, то эта его часть должна была прийти в ужас от святотатства подобного стремления, а его работы всякий раз, как только он будет совершать дерзкую вылазку против общепринятого взгляда на мир, будут выдавать его. Бесполезно пытаться понять Пикассо, не осознавая, что он был не только художник, но и первобытный охотник и знахарь.

Стоящая обнаженная женщина. 1906. Пастель.

Если «Авиньонские барышни», которые будут написаны еще через год, могут быть в значительной степени восприняты как экзорцизм, как пугало, созданное, чтобы отгонять злых духов и демонов, то портрет Гертруды предвосхищает это. По отношению к тому, что последует за этим портретом, ее изображение являет собой великого каменного идола, усевшегося на дороге.

Вряд ли можно считать совпадением, что в это же время Пикассо пишет автопортрет почти такого же размера. Вот он, ее младший брат, ее мужская маска. Он выглядит затравленным. Он прячется и от себя, и от нее.

На одном из вечеров в доме Гертруды Пикассо замечает: «Все считают, что она вовсе не похожа на свой портрет, но это неважно, в конце концов она устроит так, что станет на него похожа», и это истинная правда. К тому времени, когда она умерла, никто больше не говорил, что портрет не имеет с ней сходства, и, подобно тому, как утверждается, что пары, живущие вместе долгие годы. все больше становятся похожими друг на друга, так и Гертруда, связанная узами с образом, который предложил ей Пикассо, сочеталась браком с этим портретом.

Автопортрет с палитрой. 1906. Холст, масло. 36x29.

Портрет Гертруды Стайн. 1906. Холст, масло, 39x32.