В широком понимании слово «миграция» (от латинского «migratio») означает любое переселение или перемещение. Если придерживаться этой трактовки, то не будет преувеличением сказать, что миграции свойственны подавляющему большинству видов представителей животного мира. Разница лишь в том, что для одних миграция — неотъемлемая составляющая жизни, приуроченная к определенному времени суток, года или сезону размножения (периодические миграции), другие же виды, из поколения в поколение ведущие оседлый образ жизни, однажды вдруг покидают насиженные места и отправляются в путь (спорадические миграции).

Миграциям на определенных стадиях развития подвержены даже те виды животных, которые, казалось бы, самой природой обречены на малоподвижный или вовсе не подвижный образ жизни. Личинки асцидий, губок, коралловых полипов, брюхоногих и двустворчатых моллюсков, обремененных тяжелыми раковинами, составляющие значительную часть планктона Мирового океана, мигрируют по воле волн и течений на огромные расстояния, обеспечивая тем самым расселение вида.

В популяциях большинства видов животных, ведущих оседлый образ жизни в пределах весьма ограниченного участка обитания, всегда присутствует некоторая доля не имеющих постоянного места жительства, чрезвычайно подвижных особей — так называемых внутрипопуляционных мигрантов, большую часть которых составляют неполовозрелые особи. Сурки, суслики, песчанки, разнообразные мышевидные грызуны, землеройки, едва перейдя к самостоятельному образу жизни, покидают родительский участок и отправляются в полный опасностей путь на поиски свободных территорий. Иногда, впрочем, в когорту мигрантов переходят и взрослые зверьки. И пусть лишенные знакомых ориентиров и укрытий мигранты первыми становятся жертвами хищников и во множестве гибнут при резком ухудшении погодных условий, жертвы эти оправданны, поскольку подобные миграции предотвращают перенаселение и снижают внутривидовую конкуренцию. Кстати, именно из-за наличия внутрипопуляционных мигрантов оказались обречены на неудачу многочисленные попытки с помощью массовых истребительных мероприятий раз и навсегда покончить с поселениями грызунов — распространителей природных очагов чумы и туляремии, а также избавиться от засилья крыс и мышей в жилых постройках и складах.

Расселение молодняка, как и большинство обыденных явлений жизни животных, обычно происходит незаметно для сторонних наблюдателей, но при определенном стечении обстоятельств в разряд мигрантов может перейти большая часть популяции какого-либо вида оседлых животных, и тогда это явление принимает настолько массовый характер, что привлекает всеобщее внимание. Главными причинами таких спорадических миграций является резкое ухудшение условий жизни вследствие бескормицы, засух, пожаров, наводнений, происходящих на фоне высокой численности животных. Например, в литературе часто встречаются упоминания о массовых переселениях белок при неурожаях семян хвойных деревьев в каком-либо районе. В поисках корма зверьки проходят сотни километров, шныряют по улицам попавшихся на пути населенных пунктов, переплывают реки и озера. Чаще всего массовые перемещения белок происходят в пределах таежной зоны, но в 1966 году столичные газеты писали об их массовой миграции, охватившей несколько районов Московской области.

Аналогичные события случаются в жизни зайцев, крыс, мышей, полевок и, конечно, знаменитых в этом плане норвежских леммингов. Популяции этих тундровых грызунов подвержены периодически повторяющимся вспышкам численности, которые приводят к перенаселению и полному истощению кормовых ресурсов. В результате большая часть зверьков гибнет, но временное сокращение численности популяции закономерно сменяется ее ростом в последующие годы, и цикл повторяется. Но иногда особенно высокие пики численности сопровождаются массовыми миграциями леммингов в соседние районы. При этом обычно поток зверьков движется вдоль долин рек и других понижений рельефа, что создает внешний эффект согласованности перемещений. Подобно белкам, мигрирующие лемминги совершенно утрачивают осторожность, их не останавливают явно непреодолимые широкие водные преграды, множество зверьков тонет в реках и фьордах, гибнет в зубах и когтях пернатых и четвероногих хищников. Вопреки сложившемуся мнению лемминги отнюдь не совершают таким образом массового самоубийства, но эффект достигается тот же, поэтому известный отечественный естествоиспытатель А.Ф. Миддендорф очень метко назвал подобные переселения «миграциями до смерти».

Случающиеся иногда нашествия полчищ полевок, крыс и мышей, получившие в народе название «мышиной напасти», наносят огромный урон сельскому хозяйству, но еще более катастрофические последствия, сравнимые с самыми страшными стихийными бедствиями, влекут за собой нашествия саранчи — знаменитая «восьмая казнь египетская». В библейских текстах, летописях, научных трудах и художественной литературе можно найти множество описаний этого явления.

Характерной особенностью саранчи являются периодически повторяющиеся вспышки численности, сопровождающиеся образованием огромных перелетных стай, способных к миграциям на дальние расстояния. Весьма примечательно, что при этом меняется не только поведение, но и внешний вид насекомых, причем настолько резко, что долгое время стадную и одиночную формы одного и того же вида саранчи энтомологи относили к разным видам. Например, азиатская саранча на стадии низкой численности ведет одиночный образ жизни, личинки ее окрашены в зеленоватый или желтоватый цвет и в профиль выглядят несколько «сутулыми». Но если личинок выплодилось много, а из-за засухи возник дефицит кормов, они концентрируются в сохранившихся влажных местах. После очередной линьки на их теле появляются яркие черные и рыжие пятна, спина распрямляется, насекомые приобретают «строевую осанку», под стать которой начинают перемещаться в поисках кормных мест не вразнобой, а плотными колоннами — кулигами. Уже на этой стадии саранча наносит серьезный урон встретившимся на ее пути посевам и пастбищам, потому что личинки неимоверно прожорливы, а площади, которые занимают скопления саранчи, могут занимать тысячи гектаров. Но главная беда приходит, когда личинки превращаются во взрослых насекомых с хорошо развитыми крыльями и стаи их взлетают в воздух, чтобы обрушиться на поля и огороды в сотнях километров от места выплода. Предсказать маршрут перемещения саранчи непросто, хотя считается, что перемещается она по ветру — из областей высокого давления в области с низким давлением, туда, где наиболее вероятны выпадение осадков и появление сочной растительности. О размере ущерба, который наносит саранча, можно судить по такой цифре: на прокорм средней стаи саранчи уходит по тысяче тонн свежей растительности в сутки.

Периодические, или сезонные, массовые миграции возникли у многих видов животных в качестве выработанного в процессе эволюции «приспособления» к переживанию регулярно возникающих ухудшений условий внешней среды. Самые яркие примеры сезонных миграций демонстрируют перелетные виды птиц. Способность пернатых с легкостью преодолевать огромные расстояния позволила им заселить практически все уголки Земли, в том числе и обширные области умеренных и арктических широт, совершенно непригодных для жизни птиц в зимнее время.

Абсолютный рекорд по дальности миграций не только среди птиц, но и среди всех животных принадлежит полярным крачкам, гнездящимся в Арктике и улетающим на зимовку к берегам Антарктиды: дважды в год они совершают перелет протяженностью от 15 до 22 тыс. км, затрачивая на этот грандиозный вояж около 90 дней. Весьма дальние путешествия совершают несколько видов куликов (бурокрылые ржанки, дутыши, бэрдовы песочники) и некоторые виды ласточек. Казалось бы, зачем всем этим птицам лететь так далеко, почему бы не остановиться на зимовку где-нибудь на полпути, в районе экватора? Одна из причин заключается в том, что перелетные птицы вовсе не стремятся к резкой смене обстановки, а, наоборот, выбирают для зимовок места, экологические условия которых во многом сходны с местами их гнездования, хоть и расположены в другом полушарии Земли. Полярные крачки, например, ровно половину жизни проводят в странствиях ради того, чтобы и зимой, в привычных для них условиях полярного дня, ловить мелкую рыбешку в холодных водах антарктических морей.

Совершенно фантастической кажется способность многих видов птиц совершать стремительные беспосадочные перелеты протяженностью несколько тысяч километров. Бурокрылые ржанки пролетают без остановки 4 тыс. км от Лабрадора до берегов Южной Америки, такое же по дальности расстояние за 4—5 дней преодолевает и крохотная полосатая древесная славка. Понятно, что подобные марш-броски требуют огромных энергозатрат и соответствующей предполетной подготовки. Давно известно, что, освободившись от забот по выкармливанию птенцов, перелетные птицы большую часть времени проводят за кормежкой, поглощая пищи в несколько раз больше, чем обычно, и накапливая жир, вес которого может составлять половину веса их тела. Но, как выяснилось совсем недавно, этим дело не ограничивается. Накануне отлета у птиц, совершающих дальние беспосадочные перелеты, резко сокращаются в объеме некоторые внутренние органы: гонады, кишечник, истончаются стенки мускульного желудка; птицы даже отрыгивают содержащиеся в нем камешки. Сбросив таким образом ненужный балласт и «заправившись» соответствующим количеством «топлива» в виде жира, птица превращается в идеальный летательный аппарат, по экономичности далеко превосходящий любой из созданных человеком.

Не менее поразительны и навигационные способности птиц. Хитроумные, тщательно поставленные эксперименты лишь приподняли завесу над этой тайной. Ученым удалось выяснить, что птицы, совершающие перелеты днем, ориентируются по солнцу, причем могут учитывать изменение его расположения. Те виды, которые предпочитают путешествовать по ночам, ориентируются по знакомым созвездиям. Немаловажным оказывается и врожденное знание продолжительности перелета. Но до сих пор ученым остается неясно, как удается птицам отыскать точные пункты назначений — крошечные, затерянные в океанах острова.

Регулярные сезонные миграции свойственны не только птицам, но и множеству других видов животных. Африканских копытных, северных оленей, американских бизонов, моржей, сивучей, северных морских котиков, летучих мышей и даже некоторые виды бабочек, как и птиц, гонит в путь закономерная смена сезонов года; морских черепах, лососей и угрей — эволюционно сложившаяся разобщенность в пространстве мест нагула и размножения.

Но какими бы ни были причины миграций и сколь бы ни были они значимы для выживания каждого отдельно взятого вида, еще более велика их роль в общем круговороте жизни на планете. Ведь по земле, по воде и по воздуху, полагаясь на силу мышц или отдаваясь во власть ветрам и течениям, перемещаются не просто отдельные особи, стада и стаи — перемещается живое вещество планеты, объединяя все элементы биосферы Земли. И если уж мы упомянули о биосфере, будет уместно вспомнить и такой не слишком известный факт, имеющий отношение и к миграциям, и к основоположнику учения о биосфере — В.И. Вернадскому. В 1889 году в журнале «Природа» было опубликовано сообщение натуралиста Каррутерса, наблюдавшего грандиозное явление миграции саранчи из Сахары в Аравию. Эта туча, на целый день затмившая Солнце, занимала, по оценке Каррутерса, территорию площадью 5967 км2 и весила около 44 млн тонн. Статья попалась на глаза тогда еще начинающему минералогу Владимиру Вернадскому, которому показалось интересным сопоставить вес стаи саранчи

с количеством меди, свинца и цинка, выплавленным человечеством в течение столетия (48 млн тонн). Получалось, что туча саранчи, выраженная в химических элементах, может считаться аналогичной горной породе. Этот вывод привел Вернадского к идее о сопоставимости геологических и биологических процессов, о «живом веществе» планеты в целом и созданию знаменитого учения о биосфере.

Охота на антимаха

Первое прикосновение к настоящей Африке было малоприятным: едва «джип» въехал в густые заросли капима — жесткой трехметровой травы, — мы ободрали локти, неосторожно высунутые в окна.
— Здесь нужно поставить знак «Не высовывать руки!», — мрачно заметил водитель, когда машина, буквально продираясь сквозь кустарник, вплыла в бесконечное море желтой травы, раздвигая ее мощным бампером.
Выбрались наконец на каменистое ложе речушки, в сухой сезон обмелевшей. Колеса осторожно опробовали метр за метром, но нас основательно трясло и швыряло друг на друга.
И тут я увидел: на противоположном берегу, вокруг мутной лужи, сидели сотни, нет, тысячи и тысячи... бабочек! Бело-желто-коричневое покрывало шевелилось, отдельные лоскутки его вспархивали и опускались. «Джип» прошел метрах в двух, и покрывало взлетело, приоткрыв мшистые камни. Зависнув облачком, бабочки пропустили машину и снова облепили грязные берега лужи.
В тот день я записал в дневнике: «Видел скопление бабочек в районе реки Метуиссе, провинция Замбезия. Размах крыльев 10—12 сантиметров, окраска апельсиновая с белыми и коричневыми пятнами». Бабочки принадлежали виду Данаус хризишгус, золотых данаид, широко распространенных в Африке и Южной Азии. Но это выяснилось уже в Москве, когда мы сравнивали привезенные экземпляры с рисунками в определителях и поражались невыразительности самых ярких типографских красок...
В первые же дни после приезда в Мозамбик я разыскал Музей естественной истории. Оказался он совсем рядом с гостиницей — на Площади Перекрытия Замбези — в большом белом здании с пристройками, охраняемом глиняными фигурами доисторических ящеров в натуральную величину.
Я поднялся на второй этаж, где располагались кабинеты. На одной из дверей висела табличка: «Lepidoptera». Заглянул в комнату, уставленную шкафами. Пахнуло нафталином. Сотни ящиков, и на каждом — наклейки.
Служителя искать долго не пришлось: парень в синем халате сидел на стуле в дальнем углу зала.
— Сегодня никого не будет — выходной, а завтра в одиннадцать придет доктор Кабрал. Вас интересуют бабочки? Кто собирал? Не знаю. Я здесь недавно...
Однако с доктором Кабралом удалось познакомиться лишь недели через три.
— Вот здесь мы делаем чучела животных. Тут находится лаборатория. Коллекция насекомых и ракообразных. В музее я уже лет двадцать. Все белые сотрудники после провозглашения независимости уехали в Португалию и Францию: испугались, что музей просто-напросто закроют... Но музей здесь знают и любят...
— Доктор Кабрал, должен признаться, что в ваше отсутствие я зашел в комнату с бабочками...
— Ну и...
— Я не осмелился открыть ящики...
— И напрасно. Пойдемте.
Одну за другой Антониу Кабрал выдвигал коробки с чешуекрылыми. Длинные ряды. Вид, род, семейство.
— Вы коллекционер? И у вас есть заветная мечта...
— Да, тут, в Африке, — антимах.
— Друрия антимахус?! — Доктор Кабрал засмеялся. — Его же здесь нет. Вернее, он мне не попадался.
— А я слышал, что встречается, хотя и редок. Залетает в северные и даже центральные провинции страны из Замбии, Анголы и Уганды.
— Возможно, возможно... Однако давайте заглянем в «Полевой определитель бабочек Африки» Вильямса. Друрия антимахус выделен в самостоятельный род по имени натуралиста Друри, который впервые поймал этого гиганта в 1888 году. Но только недавно антимах вторично пойман на западно-африканском побережье на широте острова Фернандо-По. В Европе очень высоко ценится коллекционерами. Окраска красно-коричневая с черным, размах крыльев более двадцати сантиметров... Вам предстоит поездка на север?
— Да.
— Тогда послушайте совет. Сшейте сачок с круглым днищем. И сделайте рукоятку подлиннее. Запаситесь пакетиками из папиросной бумаги. Вас ведь интересуют парусники, как я понял? Они высоко летают. На земном шаре их более пятисот видов. Восемьдесят два из них — жители Африки. Но распространены они неравномерно: здесь, на юге, например, их около шестнадцати видов, в то время как в тропическом поясе — шестьдесят. Кстати, поймать самочку труднее: она почти никогда не опускается на землю. Держитесь речушек с илистыми берегами, поросшими кустарником, — именно там парусники предпочитают опускаться, чтобы попить. Когда погонитесь за летуньей, не забывайте, что она может завести в трясину. Так что смотрите под ноги и не загребите в сачок змею. К тому же реки населены не только лягушками... Очень напугал? Тогда еще: шанс поймать антимаха — минимальный.
Густые колючие заросли скрывают реку Метуиссе: в ее русле нашей геологической бригаде предстоит разбить шурфы для опробования аллювия. Дел очень много. На одну только расчистку уходит несколько дней. Рабочие, вооружившись острыми длинными ножами, продираются сквозь заросли — стебли ка-пима поддаются лишь с третьего удара. Над нами обеспокоенно кружат птицы — где-то рядом их гнезда. Рабочие, идущие первыми, замирают. Слышно злобное шипение, мелькает хвост удирающего удава — жибойу: ему не хочется проверять крепость своей шкуры. И так изо дня в день. Но вот прорублены ходы в зарослях, заложены трехметровые шурфы. Со стенок берут пробы грунта. Данные тщательно фиксируются.
За время работы я видел множество бабочек, но ни разу под рукой не было сачка. Честно говоря, было неловко перед моими коллегами и нашими помощниками за этот сачок. Что они подумают? Чудак какой-то. Поэтому в одно прекрасное утро я встал пораньше и, пока никто не видит, сунул громоздкое орудие лова в кузов машины, под скамейку. Прибыв к шурфам, я незаметно, как мне показалось, вытянул сачок из-под лавки и небрежно понес к месту работы.
— Камарада Николау собирается ловить крокодилов? — услышал я голос Мавуянгу, одного из помощников.
— Си, — сказал я раздосадованно. — Именно их. Разве не видно, что это орудие для лова крокодилов?
— Вы напрасно обижаетесь, — возразил парень. — До вас был тут один из ГДР. Так он все больше по жукам специализировался. За плавунцами прямо в воду прыгал!
«Хорошо, что бабочки не в воде живут», — подумал я.
...Липкая жара отпустила только часам к шести вечера. Листья бананов хлопали по спине и голове распаренными вениками.
Я вспомнил прозрачные подмосковные рощи с адмиралами, ленточницами, за которыми часами наблюдал у берез. Если у нас количество видов крупных бабочек едва превышало три десятка, то здесь их — сотни. Как узнать, кого поймал? Я выбрался на окраину бананового царства. Протянув руку, чтобы отодвинуть «лопух», замер. На нем сидел антимах. Огромная красно-черная бабочка с узкими фигурными передними крыльями отдыхала. В метре от меня. А я был без сачка и даже без панамы. И сзади уже хрустели ветки под ногами рабочих.
— Тише, тише, — прошипел я по-русски, заводя руку назад.
— Diga? (Что?) — не понял рабочий, ускоряя шаг.
— Стой! — заорал я, но антимах уже взмыл над деревьями. Набрав высоту несколькими взмахами, парусник присел метрах в двадцати над землей. Здесь могла помочь разве что складная пожарная лестница... Но главное — бабочки эти здесь встречаются. А вдруг это случайный, залетный экземпляр? Ведь некоторые бабочки — отличные путешественники, преодолевающие «без посадки» многие сотни километров.
Один из самых прославленных странников — монарх, или Данаус плексиппус, родина его — юг США, Центральная и Южная Америка. Каждую весну они летят на север, в Канаду и на Аляску, а осенью возвращаются, покрывая около четырех тысяч километров. Бабочка располагает запасом ядовитого вещества, отпугивающего всевозможных недругов, посягающих на их жизнь. Монарх откладывает яички на растение, сок которого содержит ядовитые вещества. Вылупившаяся гусеница принимает яд вместе с кормом, но сама от него не страдает. Более того, она аккумулирует и сохраняет его, находясь в состоянии куколки, до того как станет бабочкой. А потому птицы и животные избегают встречи с ним.
...Подходил к концу наш полевой сезон. Приближался декабрь, время жары и ливней. Мы целыми днями сидели за отчетами, укладывали пробы, склеивали отснятую на пленку панораму месторождения. Каждое утро до завтрака, прихватив сачок, я выходил из домика и шел вдоль речки. Метуиссе, плавно огибая заросли, текла на юг и соединялась там с реками покрупнее, которые вливались в Замбези, образуя огромную разветвленную речную систему. Но это было далеко, за сотни километров от нас, а здесь, на границе двух провинций — Замбезии и Нампулы, она оказалась единственной водной артерией для десятков окрестных деревень.
К одному из таких поселков я подошел в тихое нежаркое утро.
Жители на ногах часов с четырех. Женщины в белых платках и цветастых накидках тяжелыми пестиками толкли в ступах розоватые клубни маниоки. Мужчины дежурили на берегу, подстерегая рыбешек, заплывавших в сплетенную из веток запруду. Возле глиняных хижин играли дети. Обычная картина. Я поздоровался с жителями и хотел было пройти дальше вдоль реки, но взгляд упал на прическу одной девочки: среди скрученных тонких косичек ярко выделялось оранжевое пятно — в волосы было вплетено крыло антимаха!
— Где вы это взяли? — спросил я девочку. Та не поняла, а местного наречия я не знал. Тогда я задал тот же вопрос женщинам у ступы и показал пальцем на крылышко.
— А, барболеташ (бабочки)! Их много там, на камнях у реки, — и они махнули в сторону Метуиссе. На этот раз сачок был при мне.
Метрах в ста от поселка берег полого спускался к воде, образуя террасу. Тут целыми днями стирают белье, но пока площадка была пуста. У самой воды, там, где зеленоватый мох был пахучим и влажным, роились насекомые. Антимаха среди бабочек не оказалось. Я сел на камни и стал ждать. Прошло около часа. Уже прополоскала белье молодая женщина в ярком халате, промчались, поднимая тучи брызг, мальчишки, прошли рыбаки с несколькими рыбешками, подвешенными на прутке. Стало жарко. Я перешел в тень под деревья и замер. На стволе сидели антимахи — пять, нет, семь крупных парусников передвигались вверх-вниз по стволу, складывая и распахивая крылья, — собирали капли душистого сока.
Сачок накрыл сразу трех. Сначала мне показалось, что под материей забились птицы: какие-то крупные создания с силой рванулись на волю. Я запустил руку под сачок и вынул осторожно одного парусника. Остальные тут же взмыли вверх и зигзагами полетели к лесу. Дрожа от волнения, я на вытянутых руках понес бабочку домой и, обработав по всем правилам, спрятал в треугольный пакетик из папиросной бумаги.
Так закончились поиски одной из самых крупных бабочек Африки. В Мапуту я показал антимаха доктору Кабралу, и он пожалел, что я привез только один экземпляр. В коллекции музея парусника не было.
И я оставил антимаха в музее. Теперь Антониу Кабрал больше не сомневается в том, что эти бабочки водятся в северных провинциях Мозамбика. Но он по-прежнему утверждает, что они случайные гостьи и что мне крупно повезло.