Деревянная табличка на сером тусклом викторианском фасаде гласила: «Похоронное бюро Левого Берега».
Пабло и несколько его друзей небольшой группой стояли в вестибюле. Хайме и Макс, взяв Пабло за руки, поддерживали и успокаивали его. Он, казалось, был совершенно оглушен горем.
— Пабло, наша очередь с ним проститься, — сказал Хайме. — Я должен предупредить тебя: его лицо изуродовано. Может, не надо тебе ходить?
Макс посмотрел на Хайме.
— Пожалуй, я отведу Пабло в кафе и мы там немножко выпьем, а?
Внезапно Пабло, будто выйдя из транса, спокойно сказал:
— Нет, я останусь. Я хочу побыть с ним. Один.
Друзья согласно кивнули, и Пабло направился в соседнюю комнату.
Там, у открытого гроба Карлоса, тихо молился дон Луис.
Когда Пабло вошел, дон Луис встал.
— Я понимаю, ты хочешь сказать ему слова прощания.
Ласково похлопав Пабло по плечу, дон Луис вышел из комнаты.
Пабло придвинул стул и сел, вглядываясь в лицо покойника. Затем он вытянул руку и, непроизвольно всхлипывая, стал гладить бледную, восковую щеку друга. Слева на голове Карлоса все еще виднелась рана от пули, а веко правого глаза было сине-красным и надорванным.
— Почему, дружище? Неужели тебе так не хватало любви? — шептал Пабло. — Я дал бы тебе все, чего бы ты ни захотел. Где же твоя вера, amigo?
Пабло взял украшенное бусами распятие из мертвых рук Карлоса и со злостью швырнул его на пол.
— Бог мертв, Карлос! Он оставил нас! — В безутешном горе Пабло зарыдал.
В тот же вечер после похорон Карлоса Пабло, погруженный в свою печаль, спотыкаясь, с бутылкой вина в руке шел на бульвар дез Авиньон. Потом, выходя из какого-то грязного борделя, он руками поддерживал болтавшиеся брюки, из карманов которых вываливались деньги, и ругал проституток.
Пытаясь похоронить свою боль, Пабло, пошатываясь, бродил по улицам и конце концов упал на грязные мраморные ступени набережной Сены и заплакал, как маленький ребенок.
Пабло мучили угрызения совести: он не только потерял верного друга, его еще одолевало чувство вины — ведь он в последнее время мало уделял внимания Карлосу. Но важнее оказалось то, что, пройдя через это испытание, он обрел эмоциональный опыт и открыл для себя нечто новое, что дало толчок работам «голубого периода».
Спустя несколько месяцев после описанных событий 1901 года Пабло сделал два посмертных портрета Касагемаса — «Смерть Касагемаса» и «Похороны Касагемаса», а в 1903 году Касагемас появился снова, на этот раз — в загадочной картине «Жизнь».
Мир внезапно превратился в темное и безлюдное место. Пабло уже никогда не будет прежним, его сердце стало холодным и твердым.