В октябре 1895 года, как раз в начале нового учебного года, семейство Руис во второй раз отправилось на север. Барселона и Ла-Корунья находятся приблизительно на равном расстоянии от их родного города, причем оба города, так же, как и Малага, — оживленные морские порты. Но в отличие от Ла-Коруньи с ее изолированной гаванью в окружении скал, продуваемой всеми ветрами и уныло глядящейся в неприветливые океанские воды, Барселона — это средиземноморский порт, откуда открывается удобный путь во Францию и остальную Европу. В ее окрестностях много плодородных земель и богатых поселений, так что на фоне Барселоны два других порта выглядят абсолютно незначительными. Мало того — этот город соперничает с Мадридом, и не только в экономическом и политическом отношении, но также как крупный центр наук, образования и искусств. Географическое положение Барселоны дает ей определенные преимущества по сравнению со столицей; она гораздо более заинтересована в тесных контактах с зарубежными соседями на севере и востоке, нежели в исключительной лояльности по отношению к испанской короне.

В последние годы XIX века кастильские гранды, приближенные к центральному правительству, были поколеблены в своей наследственной власти толпами политических конкурентов и всевозможными бедствиями вроде испано-американской войны¹. Но, тем не менее, они по-прежнему не проявляли ни малейшего желания переменить свои древние, сурово замкнутые обычаи. С другой стороны, в Каталонии, которая меньше иных испанских провинций потерпела от войн и была не столь косной и консервативной в своем образе жизни, сложилась гораздо более благоприятная обстановка для тех, кто гордился своими либеральными традициями и возлагал надежды на социальный прогресс. Сильное сепаратистское движение на протяжении многих столетий объединяло эту область с Руссильоном, лежащим по ту сторону Пиренеев², их связывала также общность языка. По мере того как власть Мадрида ослабевала, Каталония стала обновляться за счет более тесных связей с французской культурой. Более того, в последние десятилетия XIX века в артистических кругах Барселоны наблюдалось подлинное нашествие французов, которые немедленно почувствовали себя тут как дома, в то время как многие каталонские интеллектуалы, выбравшие для себя путь в Париж, уезжали и никогда уже оттуда не возвращались.

Наступление нового, XX века принесло в Барселону жажду контактов за границами Испании и новые веяния, еще более освежающие, чем прежде, которые приходили из стран, расположенных гораздо севернее Франции. В театрах, расположенных на каталонских рамблах³, повсеместно читали и играли Ибсена. Музыкальные драмы Рихарда Вагнера помогали удовлетворять страстную тоску по романтизму, который в живописи с той же силой проявлял себя в окутанных облаками башнях и в загадочных кипарисах на полотнах Беклина. Эти новые веяния были столь же распространены и так же чрезвычайно легко усваивались, как музыка Сезара Франка и живопись Пюви де Шаванна. Однако было бы ошибкой вообразить, что новые художественные идеи приходили сюда лишь из Франции, — потому, мол, что она ближайшая соседка Испании, а значит, ближе всего к ней по духу. В архитектуре, живописи и скульптуре Испании в изобилии присутствуют германские и фламандские влияния. В ранних фресках каталонских художников-примитивистов можно отыскать черты, родственные экспрессионизму. Их святые — буколические, грубоватые и неотесанные; они явно нарушают обычный этикет византийских иконописных формул вспышками эмоций, которые проявляются в выражениях их лиц и жестах. Звери и птицы, сопровождающие святых, передают простые чувства любви и страха, символизируя силы жизни и смерти, добра и зла. Смерть и страдания человечества невыносимы, они навязчиво проникают в мысли любого человека, но испанцы нашли надежный способ, как изгнать этот призрак из душ и лишить его большей части той почти маниакальной силы, которой он наделен. Этот сугубо испанский способ экзорцизма — экстериоризация (овеществление, облечение призрака в конкретную форму). Невидимые ужасы незнаемого мира принимают в испанском искусстве и ритуале зримую, совершенно определенную форму. Как только обличье делается знакомым и привычным, их власть над нами иссякает, и мы в состоянии бодро приветствовать их, порой даже аплодисментами, словно актеров в извечной драме жизни. Непрерывно смотреть в лицо смерти, привыкнуть к незримому присутствию неведомых сил и примириться с исходящей от них угрозой — таково одно из предназначений искусства во все времена. Таков его вклад, с энтузиазмом воспринятый религией в качестве ее естественного дополнения, а также одобренный философией как натуральное снадобье против болезней ума.

На просторах разнообразной Испании художники всех столетий восхитительно исполняли данную роль. Их творения, будь то религиозные или светские, демонстрируют поразительное единство в общем стремлении выразить драму жизни и смерти. Символизм часто обретает здесь форму экстремального реализма, делая так в попытке с наибольшей силой донести до зрителей эту вечную тему. Перед нами — драгоценные камни, которыми становятся слезы, потоком льющиеся из глаз Христа; кровь, обильно и совершенно натурально сочащаяся из его мертвенно-бледных ран и растекающаяся по изнуренному и полуразложившемуся телу Спасителя. Нет таких ухищрений, которые не прилагались бы художниками ради того, чтобы внушить наблюдателям весь ужас Его страданий. Другие живописцы, имея в виду ту же цель — выражение человеческого страдания, — использовали для ее достижения менее очевидные, но не менее впечатляющие методы. Ангелы Эль Греко взмывают в небеса, простираясь ввысь в стремительном полете, который вырвет их из бездны страданий, куда низринуты оставшиеся внизу. Мрачный, горестный колорит и угрожающие контрасты света и тени передают у него все муки души — точно так же, как «Капричос» и «Бедствия войны» Гойи⁴ демонстрируют в зримых образах реальность сомнений и страданий.

В Испании страдание — это отнюдь не только постоянная составляющая действительности, оно становится существенным и абсолютно необходимым компонентом во всех формах искусства, а также в ритуалах церкви и боя быков. Страдание господствует повсеместно, но его созерцание помогает перевести избыток экспрессии в другое русло. Коррида, танцы и пение фламенко, процессии Страстной недели с их фанатично кающимися грешниками и даже конвульсии иберийской барочной архитектуры — все они являются свидетельствами духа, который образует живую связь с мучениками и чертями готического севера.

Примечания

1. Испано-американская война — недолгий вооруженный конфликт между Соединенными Штатами и Испанией (1898), в результате которого Испания лишилась последних колоний: Кубы и Филиппин, а США приобрели территории в западной части Тихого океана. Был воспринят Испанией как национальная катастрофа и сформировал поколение национальной интеллигенции, занятое «проблемой Испании». — Прим. перев.

2. Руссильон — небольшая по площади и численности населения историческая область на юге Франции (департамент Восточные Пиренеи). Главный город — Перпиньян. — Прим. перев.

3. «Рамбла» (rambla) — широкая мощеная аллея, обсаженная деревьями, которая образует собой центр почти каждого испанского города. — Прим. перев.

4. Речь идет о двух знаменитых сериях гравюр великого испанца; «Капричос» написаны в 1797-1798 гг., а «Бедствия войны» — в 1810-1820. — Прим. перев.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница