«Мечта и ложь Франко»

В Ле-Трембле Пикассо был, к счастью, отделен от беспокойных забот Парижа. Его короткие поездки сюда давали ему возможность наслаждаться некой имитацией семейной жизни, но после возвращений в Париж он снова втягивался в нарастающие неприятности своих друзей. Из Испании поступали плохие новости, причем, как и во всех гражданских войнах, где даже братья могут быть разведены по разные стороны баррикад и выступать друг против друга, ситуация осложнялась и дополнительно досаждала невообразимой смесью лояльности, подозрений и ненависти. Мать Пикассо прислала из Барселоны новость о том, что сожгли женский монастырь, находившийся буквально в нескольких десятках метров от квартиры, где она жила с овдовевшей дочерью и пятью внуками. Много недель сгоревшие помещения дымились и испускали зловоние, и из острых черных глаз пожилой сеньоры, послуживших образцом для ее сына, от гари текли слезы.

Для группы молодых поэтов, живописцев и архитекторов, которые недавно организовывали выставки работ Пикассо в этой стране, защита демократических свобод стала вопросом жизни и смерти. Многие поспешили взять в руки оружие и отправиться на фронт. Другие, опровергая фашистскую пропаганду, утверждавшую, что все художественные сокровища Испании разграблены и сожжены неуправляемыми толпами анархистов, принялись за работу, осматривая заброшенные древние памятники и организуя новые музеи. В Париже также наблюдалось замечательное единство среди интеллектуалов в поддержку республиканской Испании, которое, как говорит Соби¹, было беспрецедентным со времен войны за греческую независимость, проходившей на добрую сотню лет раньше².

Это был как раз тот год, который французское правительство выбрало с целью проведения у себя огромной международной выставки, и для испанских республиканцев было очень важно, что именно их правительство получило возможность оказаться представленным на ней и должно сделать это хорошо.

Молодому архитектору Жосепу Луису Серту, прежде являвшемуся активным членом группы ADLAN, было поручено заняться разнообразной пропагандой. Его, в частности, попросили вместе с Луисом Лакасой спроектировать испанский павильон на этой Всемирной выставке в Париже. Пикассо уже до этого согласился выполнить ряд работ, которые ясно покажут всему миру, на чьей стороне его симпатии, причем выдвигалось много различных предположений по поводу того, какую форму они примут.

Уже в январе он начал гравировать две большие пластины, разделенные на девять участков, каждый размером с почтовую открытку. Первоначально намеревались продавать эти оттиски по отдельности, направляя вырученные деньги в пользу бедствующих жителей Испании. Когда, однако, вся работа была 7 июня закончена, листы гравюр, выполненных в технике акватинты, оказались настолько впечатляющими именно в целостном виде, что было решено продавать их в нетронутом виде с приложением дополнительного листа, который представлял собою факсимиле рукописи длинного яростного стихотворения, также принадлежащего Пикассо. К этим трем листам были добавлены французский и английский переводы плюс обложка, выполненная тоже Пикассо, назвавшего всю папку «Sueno у Mentira de Franco» («Мечта и ложь Франко»).

Представленная здесь история насилия, нищеты и страданий, которые навлек на страну сей заносчивый и наглый главарь восстания военных, читается от картинки к картинке наподобие газетного рассказа в рисунках, американского комикса или популярных испанских «Аллилуй», известных Пикассо еще с детства. Чтобы персонифицировать диктатора, художник изобрел гротескную и отвратительную фигуру, коронованную целой серией вычурных головных уборов, символизировавших его притязания на роль героя христианства, спасителя испанских традиций и друга мавров. Он несет знамя, на котором Святая дева приняла форму вши. Он нападает с топором на благородный профиль классического античного бюста. Он стоит, защищенный забором из колючей проволоки, на коленях перед дароносицей, на которой изображена монета в 1 дуро³. Сидя верхом на свинье, он мчится с копьем наперевес, яростно атакуя солнце. Лошадь, на которую он с помпой взбирается, волочит свои внутренности по земле, а позже, приконченная собственной рукой Франко, корчится у его ног. Женщины, вытянутые в струнку, лежат мертвыми на полях, другие бегут вместе с детьми подальше от своих горящих зданий или вздымают руки в жестах отчаяния. Только одно существо может держать гадину в страхе и не давать ей ходу — это бык, который с присущей ему невинной силой потрошит чудовище своими рогами.

«...крики детей крики женщин крики птиц крики цветов крики бревен и камней крики кирпичей крики мебели кроватей стульев штор горшков кошек и газет крики запахов царапающих друг друга крики дыма прокалывающего плечо крики которые тушатся в котле и дождь птиц которые наводняют море которые грызут кость и ломают себе зубы кусая вату которые солнце жадно глотает с тарелки которые прячут кошелек в карман и еще отпечаток который нога оставляет на скале» — таким вот потоком словесных образов Пикассо заканчивает свою поэму, ставшую предисловием к его визуальному отчету о тех бедствиях, которые породил Франко.

Пикассо воспринимал испанскую гражданскую войну настолько остро, что не мог не оказаться вовлеченным в нее. Гнусная, отталкивающая форма, изобретенная им для Франко, проистекала из того глубоко личного образа монстра, который, как он понимал, скрывается внутри него самого. Немного погодя, после того как Пикассо закончил этот цикл, я попросил его подписать оттиск, купленный для себя. Он так и сделал, но когда писал мою фамилию, начинающуюся с маленького «п», я был удивлен, увидев, что заглавная буква, с которой художник начинал собственную подпись, имела в основе своей ту же форму, что и причудливо искореженная, почти гротескная голова, изобретенная им для самого ненавистного ему человека. Сила, которую Пикассо придал образу, подсознательно позаимствованному им из столь близкого ему источника, была на самом деле указателем степени собственной вовлеченности, какой он ее чувствовал. Желание подразумевать самого себя через посредство собственного инициала не могло выглядеть более убедительным. Совершенно аналогично тому, как в давние времена у Пикассо часто в качестве основы для изображения его тогдашнего героя, Арлекина, выступал свой идеализированный автопортрет, так и здесь подсознательное происхождение формы, которую он придал человеку, сильнее всего ненавидимому, было в такой же мере личностным. Нужно, однако, помнить что когда Пикассо гравировал чудище на пластине, это было перевернутое изображение того, что он увидел на оттиске, когда подписывал его. Но даже в этом случае сходство удивительно и многозначительно.

Примечания

1. Соби Джеймс Тролл — известный американский коллекционер, искусствовед и историк искусства, автор монографии «Современное искусство и новое прошлое». — Прим. перев.

2. Греческая революция, провозгласившая независимость Греции, происходила в 1821-1829 гг. О масштабах ее поддержки может свидетельствовать активное участие в ней великого английского поэта-романтика Байрона (1788-1824), который умер в военном лагере. — Прим. перев.

3. Дуро (сокращение от peso duro — твердое песо) — серебряная монета достоинством в один песо или один испанский доллар (равный восьми реалам), имевшая хождение в Испании и испаноязычой Америке (а также — во времена Американской революции — в Соединенных Штатах). — Прим. перев.