«Наука и милосердие»

Семья вскоре переехала с улицы Кристины в другой дом в том же квартале, под номером 3 по улице де ла Мерсед, и дон Хосе, как всегда неусыпно пекущийся об артистических успехах своего сына, нашел для него мастерскую неподалеку, на улице де л а Плата. Впервые в жизни Пабло имел свою собственную комнату, где он мог безмятежно трудиться. Полагают, что самая первая картина, которую он там написал, называлась «Штыковая атака». Однако, даже если дело обстояло именно так, мы не знаем, каким образом будущий автор великих картин «Война» и «Мир» трактовал эту тему в первом порыве юного энтузиазма, поскольку упомянутое его творение бесследно исчезло¹. Сохранилось, однако, множество зарисовок сражений, в которых живо изображена стремительная ярость атак и рукопашных схваток, а вокруг — страдания раненых и умирающих бойцов.

Зато уцелело еще одно живописное полотно, относящееся к раннему периоду, — это первое значительное произведение, созданное в новой мастерской, и ныне оно занимает почетное место в Музее Пикассо в Барселоне². Картину эту впоследствии порой называли «Посещение больной», но более правильно иное название — «Наука и милосердие». Во времена, когда сюжет картины считался гораздо более важным, нежели любой другой фактор, дон Хосе с особой придирчивостью выбирал тему, которая сделала бы потом честь его сыну. Чтобы поближе наблюдать, как продвигается работа над картиной, и воистину держать руку на пульсе, он позировал в качестве модели для фигуры врача, сидящего у постели пациентки. Композицию довершает монахиня, в одной руке она держит ребенка, а другою подает больной чашку воды. Пропорции картины впечатляют. Ее размеры и гармоничное мастерство исполнения, тщательная проработанность и согласованность всех деталей поразительны, учитывая юный возраст ее автора. Однако в указанной картине — помимо совершенного владения кистью и аристократической сдержанности — найдется совсем немногое, что отличало бы ее от прилизанных творений любого академического живописца того периода. Другие художники его времени наверняка бы написали на эту тему полотно, пронизанное сентиментальностью. Версия Пабло являет собой триумф благородной гармонии, благоразумия и осмотрительности. Единственная деталь, пророчески предвещающая его позднейшие творческие достижения, — поникшая, удлиненная и изящная рука умирающей женщины на фоне белых простыней и тот контраст, который образует эта слабеющая, поникшая рука с другой рукою, которая принадлежит врачу и поддерживает ее. Столь удивительная острота наблюдения обусловлена огромным количеством зарисовок рук, сохранившихся в его этюдниках. Они служат предвестниками той проникновенности в изображении рук, что отчетливо проявилась в картинах голубого периода и осталась характерной чертой творчества Пикассо на протяжении всей его жизни. Как оно часто случается в ситуациях, когда какая-нибудь одна деталь в большей степени изобличает оригинальность художника, нежели все остальные, именно эта рука вызвала презрительную насмешку критика, написавшего на сей счет следующее нерифмованное пятистишие:

Мне жаль, что пред лицом такого горя
Я хохочу, как циник и бродяга.
Но ведь причина всякому понятна,
Кто хоть когда-нибудь врача видал:
Ну, разве можно мерить пульс перчатки?

Став мишенью этих бессмысленных виршей, картина «Наука и милосердие» удостоилось затем весьма лестного упоминания, когда в 1897 году ее отправили в Мадрид на Национальную выставку искусств. Позже это живописное полотно перебралось в Малагу, где удостоилось золотой медали, а впоследствии оно нашло себе место в парадном зале дома дона Сальвадора, дядюшки Пабло. Там эта картина оставалась многие годы, а потом вновь вернулась в Барселону и была временно вывешена в квартире доньи Лолы де Вилато, сестры Пикассо. Однако когда в 1970 году это полотно составило главную часть в пожертвовании Пикассо, оно переехало в его музей на улице Монкада.

Находясь в возрасте между пятнадцатью и шестнадцатью годами и все еще пребывая под влиянием своего отца и его академически настроенных друзей и коллег из Малаги и Барселоны, Пабло написал еще несколько второстепенных картин как бы «на заданную тему». «Первое причастие», которое в 1896 году демонстрировалось на муниципальной выставке в Барселоне, также находится теперь в музее Пикассо. В нем, как и в другом большом полотне «Мальчик из хора», очевидно влияние его тогдашнего окружения. «Мальчик из хора» в некоторых отношениях напоминает помпезный и напыщенный холст под названием «Проделки маленьких псаломщиков», автором которого был дон Рафаэль Мурильо Каррерас, директор музея в Малаге, сменивший на этом посту дона Хосе. Когда проводишь подобное сравнение, сразу видно, что юный Пабло знал, как облагородить сюжеты своих картин, лишив их налета модной анекдотичности и нравоучительного фанатизма. В отличие от картины Каррераса, мальчик-хорист, написанный рукой Пабло, просто стоит у алтаря — без каких-либо остроумных намеков или сложных подробностей. Паренек смотрит вам в глаза, вместо того чтобы с сентиментальным благочестием взирать на алтарь, и одет он в простой стихарь и красную рясу, слишком короткую, чтобы скрыть пару черных башмаков на тяжелой двойной подошве. Пабло вроде бы позаимствовал сюжет у Каррераса, но убрал все красивости и обнажил самую его суть. Фигура мальчика помещена в центр холста таким образом, что невольно вспоминается «Expolio» Эль Греко³, этот прием предвосхищает настойчивое акцентирование центрального образа картины, которое мы пятнадцать лет спустя находим в кубистических полотнах Пикассо.

Примечания

1. Один биограф описывает его как большой холст, настолько огромный, что на улицу его пришлось спускать из окон мансарды на веревках. Но Пикассо не мог припомнить подобного случая, и я согласен с Барром, что, вероятнее всего, это была небольшая картина, возникшая под впечатлением газетных фотографий, часто публиковавшихся в прессе тех лет, где запечатлены ранние этапы революционной борьбы на Кубе.

2. Указанная картина, опять же, породила множество легенд. Так, долгое время было в ходу мнение о том, что она будто бы написана поверх «Штыковой атаки». Ныне уже твердо доказано, что это неправда, поскольку в семье хорошо помнят историю о том, как к ним в дом прибыл огромный рулон свежего холста, после чего Лола отчаянно ревновала, и ее слез ничем нельзя было унять, пока, наконец, родители не купили ей в качестве утешения красивую куклу.

3. Название этой большой многофигурной композиции с Христом в красном облачении (1577-1579), висящей в ризнице кафедрального собора в Толедо, у нас, да и за границей переводят по-разному: «Христос, с которого срывают одежды», «Ограбление [Христа]», «Раздевание Христа», «Спаситель, с которого срывают одеяние». Ее полное испанское название — «El expolio». — Прим. перев.