Парижские пейзажи и натюрморты

По мере того как четыре года страданий подходили к концу, мастерская Пикассо стала в очередной раз переполняться холстами, нагроможденными вдоль стен, и скульптурами, занимавшими почти весь пол. Как бы стремясь добавить еще одну грань к своей и без того богатой творческой деятельности, он начал писать парижские пейзажи. Объектами внимания Пикассо стали здания, мимо которых он ежедневно проходил, когда шагал вдоль реки в том месте, где она течет мимо острова Сите. Любимыми мотивами Пикассо были вид с набережной на Нотр-Дам-де-Пари, обрамленный аркой одного из каменных мостов, или статуя короля Генриха IV, стоявшая среди деревьев в конце острова. Подходя еще ближе к своему дому, он писал окно собственной мастерской, просматривающееся из-за крыш, иногда помещая перед ним один из томатных кустов, выращиваемых ради их долгожданных плодов. Эти до боли знакомые места писались им с очень трезвым чувством симпатии к серым камням и угловатым структурам стен и крыш, которые в его руках придавали городу огранку алмаза.

Небольшой ресторанчик, расположенный по рю де Гран-Огюстен через несколько дверей от его дома и носящий название «Каталонец» в честь своего выдающегося соседа, был местом ежедневных рандеву живописцев, поэтов и просто друзей. К творчеству некоторых из них Пикассо проявлял интерес, делая рисунки, сопровождавшие их стихи. Для Жоржа Югне, часто приходившего туда позавтракать или пообедать, Пикассо выполнил рисунки к трем его книгам, изданным между 1941 и 1943 годами¹, а для Робера Десноса, убитого вскоре после этого немцами, он сделал замечательную гравюру в качестве фронтисписа к «Стране», как именовался предсмертный сборник стихов поэта. Изображенная там сидящая фигура нагой женщины, которая одновременно видна и спереди и сзади, построена из линий, образующих собой замысловатые арабески, и они придают ей монументальный объем. Узоры с этой пластины используются по всей книге в качестве своеобразных виньеток в конце каждого стихотворения. Даже при таком использовании эти разъединенные фрагменты настолько сильны и ритмичны в своих деталях, что и по отдельности они выглядят прекрасно, обретая новый смысл.

Робер Деснос, который в прежние времена был сюрреалистом, за десять с лишним лет до этого блестяще писал о Пикассо. В своем последнем эссе, подготовленном незадолго до смерти, он пересказывает историю, рассказанную ему когда-то Пикассо. «Я обедал в "Каталонце" много месяцев подряд, — говорил Пикассо, — и в течение всего этого времени смотрел на стоявший там буфет, не думая о нем абсолютно ничего, кроме как "это — буфет". И вот однажды я решил сделать из него картину. Сказано — сделано. Когда я пришел на следующий день, буфета уже не было, его место пустовало... Я, должно быть, убрал его, даже не заметив этого, когда писал с него картину». «Конечно же, забавная история, — замечает по этому поводу Деснос, — несмотря на ее правдивость или, вернее, именно по этой причине. Но, подобно притче или басне, она замечательным образом иллюстрирует сложные взаимоотношения между творчеством и реальной действительностью. Для Пикассо, когда он пишет картину, важно "вступить во владение" ее предметом, причем не временно, как это делает вор или покупатель, а на всю оставшуюся жизнь, и обязательно ощущая себя творцом данного объекта или существа».

Примечания

1. К одной из них предисловие написал П. Элюар. — Прим. перев.