Семейная жизнь

Неприветливая с виду и совсем небольшая розовая вилла под названием «Ла-Галюаз» (буквально оно означает «Галльская»), взобравшаяся почти на вершину террасированного склона холма близ Валлориса, была выбрана Пикассо в качестве дома в первую очередь из-за отсутствия чего-нибудь лучшего. Два шелковичных дерева, слишком маленьких, чтобы скрыть немного детскую и наивную геометрию фасадного фронтона виллы, все-таки затеняли небольшую террасу, а унылые и суровые комнаты этого жилища обеспечивали достаточно места для Франсуазы и их недавно родившегося сына, Клода. В нижней части сада располагался гараж, где новенький «Крайслер», преподнесенный Пикассо одним из его американских друзей, мог стоять бок о бок со старой довоенной «Испано-Сюизой» — единственным автомобилем, которым он когда-либо по-настоящему гордился. После нескольких бурных и рискованных лет Пауло обосновался в Гольф-Жуане, а с его страстью к автомобилям он, как оказалось, смог стать превосходным шофером для своего отца, когда возникала срочная потребность в ком-то заслуживающем доверия, кто мог бы заменить Марселя.

Спустя два года после рождения Клода у Пикассо в 1949 году появилась на свет дочь. В соответствии с той страстью, которую ее отец питал к голубям, девочку назвали очень подходящим именем — Палома¹. Кроме нее, к семье присоединился щенок боксера по кличке Иан и тут же занял свое место в картинах, изображавших детей, играющих со своей матерью. С приобретением этой новой собаки — первой после Казбека — в картинах Пикассо перестали появляться характерные удлиненные черты афганской борзой. Форма детских лиц на новых его работах отражала скорее круглую курносую голову Иана.

Пикассо был очень поглощен своею новой семьей. Есть много рисунков и картин, на которых можно видеть детей, полностью поглощенных своим игрушками и забавами; на них одежда неожиданных и веселых цветов, а выглядят они бесстрашными, безжалостными и переполненными бьющей через край энергией. Он вступал в игру с малышами и осчастливливал их куклами, сделанными из отходов древесины и украшенными несколькими линиями, нанесенными пастельным или обыкновенным цветным карандашом. Бывало, что увлеченный отец брал куски картона и обрывал их руками, придавая форму людей или животных, а затем раскрашивал и надписывал этих зверюшек и человечков такими забавными выражениями, что они становились сказочными персонажами не только для Клода и Паломы, но и для взрослых тоже. Точно таким же способом Пикассо развлекался прежде в Ле-Трембле с Майей, а еще раньше веселил очень похожими штучками Пауло и даже набрасывал штрихами кое-какие декоративные мотивы на мебели в его детской. Пауло, однако, отлично помнил и другой, смутивший его случай, когда отец, не догадываясь о последующем замешательстве мальчика, взял его игрушечный автомобиль, после того как тот лег спать. Утром ребенок обнаружил, что его машинка раскрашена в яркие цвета, на сиденьях нарисованы подушки, а на полу — веселый коврик с шашечку. Но к всеобщему удивлению Пауло неожиданно разрыдался, говоря сквозь слезы, что его машину испортили и поломали, потому что у настоящих автомобилей никогда не бывает на полу таких странных ковриков.

В Валлорисе на протяжении всего лета главной детской площадкой был расположенный по соседству пляж. Утреннее купание затягивалось порой до самого полудня, поскольку Пикассо обучал Клода, как надо правильно плавать и как строить страшные рожицы. Всем их друзьям, проводившим отпуск на этом побережье, скоро стало известно, что семейство Пикассо в полном составе можно чуть ли не каждый день застать на одном из пляжей в Гольф-Жуане. Поэтому там обычно собиралась большая компания, чтобы пообедать вместе с Пикассо в прибрежном ресторане, прежде чем тот возвратится в Валлорис и вновь примется за работу.

Несмотря на кажущееся безделье главного художника, выпуск глиняной посуды с маркой «Мадура» постоянно расширялся во всем ее богатом разнообразии, и вскоре возникла необходимость как можно быстрее найти мастерскую, где Пикассо мог бы писать картины и продолжать свои занятия скульптурой. Решение подвернулось как бы само собой в виде расположенной поблизости и давно уже не работавшей фабрики по производству духов. Просторные, выложенные плиткой рабочие помещения с лихвой обеспечивали все потребности в свободном пространстве, необходимом в настоящее время и в будущем. Большие, похожие на сараи цехи могли служить мастерскими для занятий живописью или скульптурой, оставляя простор и для дальнейшего расширения творческой деятельности. Без труда нашлось место и для другого художника по фамилии Пиньон, который смог жить все лето в одной из хаотично разбросанных надворных построек.

В этой плодотворной и дружественной атмосфере Пикассо очень напоминал эдакого вождя племени, ядром которого была его семья в «Ла-Галюаз», а соплеменниками — все сообщество ремесленников, трудившихся на гончарных фабричках и в мастерских, причем не только работники «Мадуры», но и многие другие молодые гончары, начавшие обзаводиться собственными печами для сушки и обжига. В том же племени были также многие живописцы, приезжавшие сюда из Парижа, чтобы попробовать свою руку. В это пестрое племя входили также многие местные лавочники и мастера всяческих ремесел, скажем, парикмахер, плотник и пекарь. Рыбаки Гольф-Жуана тоже примкнули к вышеуказанному скоплению самых разных людей, которых объединяло восхищение и искренняя привязанность к невысокому мужчине с черными глазами и белыми волосами, приехавшему в эти места, чтобы жить среди них и снова сделать их городок знаменитым. Он стал в кругу этих обывателей самой настоящей легендой. Булочки, выпекавшиеся в Валлорисе испокон веков, — с четырьмя отростками, похожими на обрубки пальцев, стали вдруг называться «пикассо», поскольку он развлекал всех встречных, засовывая выпечку в рукав так, чтобы оттуда торчали эти укороченные пальцы. И весь многолюдный клан ел свои «пикассо» ежедневно.

В Валлорисе легенда художника основывалась на его постоянном присутствии, но и повсюду во Франции фамилия «Пикассо» постепенно становилась символической — точно так же, как одно время в Испании подобным символом была фамилия поэта Гонгоры. Мрачная прелесть его непонятных сонетов сделала имя этого замечательного литератора притчей во языцех даже среди неграмотных. В частности, если небо делалось черным или тьма казалась непроницаемой, простые крестьяне называли это «гонгорой». Таким же образом во Франции слово «пикассо» стало обозначать загадочную силу, непостижимую и непредсказуемую. Я сам слышал, как в час пик на парижской улице водитель такси, который почти столкнулся с другим автомобилем, кричал незадачливому коллеге: «Espèce de Picasso!» («Пикассо ты несчастный!») К тем, кто судит о Пикассо, исходя из своих невеликих знаний о его живописи и из того неодобрения, несколько смягченного удивлением перед успехами этого художника, которым простые обыватели подпитываются из прессы, легенда Пикассо менее великодушна. Его фамилия для многих стала синонимом чего-то причудливого, фантазийного — такого, что может спровоцировать хлесткое замечание вроде «Оп dirait un Picasso» («Не строй из себя Пикассо»). Но те, кто встречался с ним лично и смог узнать его, думали о нем совершенно иначе. Даже если они не понимали творчества Пикассо, их покоряла его индивидуальность.

Примечания

1. По-испански это означает «голубка». — Прим. перев.