На правах рекламы:

• информация здесь

Париж: книги и Поль Элюар

Разумеется, в течение этих лет деятельность Пикассо простиралась и за пределы Валлориса. Он часто навещал Париж. Благодаря посетителям дом на рю де Гран-Огюстен каждый раз оживал. Время от времени он занимался живописью, но основная часть энергии художника направлялась в графическое искусство. Больше дюжины книг, изданных в этот период друзьями Пикассо, содержала его литографии или гравюры, а кроме этого, он также проиллюстрировал несколько совсем других, но не менее важных изданий. Наиболее замечательными среди них являются: «Двадцать стихотворений» Гонгоры, сопровождаемых в качестве иллюстраций гравюрами на отдельных листах, а также рисунками на полях текста, который Пикассо написал собственноручно; «Le Chant des morts» («Песнопения смерти»), целый том изданных в виде факсимиле стихотворений и поэм Пьера Реверди, смело снабженных целыми 125 литографиями, а также «Кармен» Мериме, иллюстрированная многочисленными гравюрами Пикассо. Вскоре после этих книг он вместе с поэтом и типографом Ильяздом¹ выпустил иллюстрированное издание стихов и поэм XVI века, принадлежащих Адриану де Монлюку², книгу стихов Тристана Тцары и еще одну — мартиникского поэта Эме Сезера. В 1950 году Поль Элюар принес своему другу книгу коротких стихотворений — для нее Пикассо сделал страница за страницей рисунки человеческого лица, которому он придавал форму голубя. Сборник был издан под названием, данным Элюаром: «Visage de la paix» («Лик всеобщего мира»).

В процессе производства этих книг, многие из которых были изданы как роскошные издания de-luxe, опытные ремесленники из мастерских Лакурьера и Моурло всячески стремились предложить Пикассо свою помощь. А он, с непринужденностью переключаясь с одной технологии гравюры на другую и обеспечивая этим мастерам постоянную занятость, все же успевал между их посещениями находить время и для своих друзей. Канвайлер после многолетнего перерыва снова занял свое место главного агента Пикассо по вопросам продаж, а Сабартес продолжал служить ему преданной поддержкой в самых разных деловых вопросах. Кроме того, вокруг знаменитого художника постоянно крутились и представители младших поколений, причем не только члены его собственной семьи, но и многие юные живописцы и скульпторы, к кому Пикассо проявлял интерес и для кого его поддержка была просто драгоценной. Пикассо бывал щедр на похвалы, он непрерывно искал таланты и испытывал восхищение, когда находил их. Даже в тех достаточно частых случаях, когда какой-нибудь неинтересный молодой художник, обратившись к нему с просьбой о совете, бессовестно заманивал его в ловушку пустых разговоров, Пикассо сохранял внимательность, зная, насколько сильно и глубоко может ранить бессердечная критика. Вместе с тем я сам слышал, как твердо и безапелляционно он заявлял молодому человеку, который не показал в своей работе ни малейших следов оригинальности: «Но какое имеет значение, что говорю я? Существенно во всем этом то, что сидит внутри вас; это вы должны решить, нужно ли вам продолжать занятия живописью или же нет».

К той политической активности, которой Поль Элюар уделял все больше времени и энергии, Пикассо хоть и примыкал, но стоял несколько особняком, продолжая в то же время наслаждаться обществом своего давнего друга. Для него как художника большим достоинством Элюара, ставившим его в этом плане выше всех других поэтов, включая даже Аполлинера, было глубокое понимание живописи. Элюар относился к живописи так же страстно, как и к поэзии, а в Пикассо видел человека, освободившего искусство от чуждых наслоений и вновь вернувшего ему контакт с действительностью. В лекции, с которой Элюар выступил в Лондоне в октябре 1951 года на открытии ретроспективной выставки рисунков Пикассо в Институте современных искусств, озаглавленной им «Сегодня Пабло Пикассо, самому молодому художнику в мире, исполнилось семьдесят», он говорил о том, в чем и как на него воздействует творчество юбиляра. Описывая некоторые из ночных пейзажей, в последнее время написанных Пикассо в Валлорисе, Элюар сказал:

14 июня 1951 года Пикассо и Франсуаза Жило присутствовали на церемонии регистрации брака Поля Элюара и Доминик Лор в ратуше Сен-Тропе. Вместе с четой Рамье они приехали из Валлориса как свидетели события, которое после кончины Нуш должно было, наконец, вернуть Элюару счастье. Однако его новой жизни с Доминик суждено было продлиться лишь немногим больше года, поскольку в ноябре 1952 года Элюар умер. Его смерть положила конец самой длительной близкой дружбе между поэтом и живописцем, какую только знал Пикассо.

Во время свадьбы Элюара никто, пожалуй, не предполагал столь неожиданного и скоропостижного конца для человека, которого, несмотря на его довольно-таки сомнительное здоровье, переполняли энергия и энтузиазм. Оживление в привычно рутинный ход празднества внес свадебный подарок от Пикассо — великолепная высокая ваза, украшенная изображениями нагих девушек и акробатов³, а сам художник во время обеда делал рисунки рассевшихся вокруг длинного стола участников пиршества. Впоследствии он несколько раз возвращался в Сен-Тропе, чтобы лишний раз понаслаждаться компанией Элюара, а заодно посетить других друзей. Франсуаза, однако, не всегда сопровождала его в этих случаях, и поэтому пошел слушок, что между ними пробежала черная кошка и началось отчуждение.

Ближе к концу лета Пикассо вынужден был вернуться в Париж. Вследствие острой нехватки жилья тамошние власти намеревались выселить его из квартиры на рю ла Боэти, которая, после того как он покинул ее, чтобы во время войны жить на рю де Гран-Огюстен, стала не более чем складом, где все оставалось в заброшенном состоянии. Пикассо, однако, обиделся, когда ему было велено выезжать оттуда; по его выражению, если бы он занимался обычным бизнесом, ему разрешили бы иметь специальное место, где он мог бы хранить свое оборудование и инвентарь, и потому Пикассо посчитал несправедливостью, что к живописцам не относятся так же уважительно. В любом случае, мысль о необходимости копаться в том непролазном беспорядке, который господствовал в этой квартире многие годы, да еще среди предметов, покрытых толстым слоем парижской пыли, выходила за рамки того, что он мог вынести. В результате он направил туда Сабартеса и своего шофера Марселя, поручив им сделать за него эту неприятную работу, а сам в это время ждал на рю де Гран-Огюстен их сообщений о том, как движутся дела. Что же касается жилья для Франсуазы и детей, которые явно переросли небольшие комнаты, расположенные над отцовской мастерской, эту проблему решили тем, что сняли для них еще одну квартиру, на рю Гей-Люссак.

Размер семейства Пикассо с учетом тех, кто зависел от него или находился полностью либо частично на его иждивении, стал к этому времени весьма изрядным. Ольга, с которой он иногда виделся, обладала слабым здоровьем и потому обосновалась в Канне. Хотя та напряженность, которая в давно минувшую пору приводила к столь яростным стычкам между ними и в 30-х годах окончательно сделала ее нежеланной, так вот, хотя та напряженность и утихла со временем, новая семья Пикассо и его новые друзья возвели между ним и Ольгой окончательный барьер, и теперь единственной связью между ними оставался Пауло. В 1953 году Ольга умерла, но, согласно свидетельству Алисы Б. Токлас, которая всегда оставалась ее подругой и не раз навещала бывшую супругу Пикассо в больнице, та с большим чувством говорила и о нем, и о своем сыне. Оба они, по ее словам, вели себя по отношению к ней очень хорошо, делая все, что было в их силах, чтобы утешить и поддержать ее в болезни.

Прежде чем его жена умерла, Пикассо стал дедушкой, и Пауло любовно назвал своего сына Пабло.

Примечания

1. Его полное настоящее имя — Илья Зданевич. — Прим. перев.

2. В этом перечислении хронология не соблюдена: книга Монлюка вышла последней, в 1952 г. — Прим. перев.

3. Эта ваза была не такой уж и высокой — чуть больше 45 см. — Прим. перев.