(1881—1973)
Тот, кто не искал новые формы,
а находил их.
История жизни
Женщины Пикассо
Пикассо и Россия
Живопись и графика
Рисунки светом
Скульптура
Керамика
Стихотворения
Драматургия
Фильмы о Пикассо
Цитаты Пикассо
Мысли о Пикассо
Наследие Пикассо
Фотографии
Публикации
Статьи
Ссылки

Мадрид

Королевская академия «Сан Фернандо» являет собой суровое и помпезное здание в самом центре Мадрида. В его галереях хранится несколько больших портретов Гойи и чуть больше превосходных маленьких картин его же кисти, на которых изображены драматические сцены из испанской жизни — бой быков, суд инквизиции, сумасшедший дом и необузданная ватага крестьян, наряженных в карнавальные костюмы. На стенах академии были также представлены полотна Веласкеса, Сурбарана и других испанских мастеров. Подавляющий гнет испанской традиции и запретный мрак коридоров были столь же несовместимы с пророческими видениями новых форм в искусстве, как и провинциальная некомпетентность школ, уже отвергнутых нетерпеливым юнцом из Малаги.

Его поступление в Академию вновь ознаменовалось своеобразным представлением, ничуть не менее блистательным, нежели это было при его поступлении в заведение на улице Ла Лонха. В течение одного-единственного дня Пикассо выполнил рисунки, удовлетворившие даже самых упрямых и несгибаемых из его экзаменаторов. Совершив этот маленький подвиг, он тем самым уже в шестнадцатилетнем возрасте исчерпал весь запас академических испытаний, которым могли подвергаться абитуриенты в официальных художественных школах Испании.

Прибытие Пикассо в столицу в октябре 1897 года было для него вторым по счету посещением этого города. За два года до этого, когда они возвращались из Ла-Коруньи, дон Хосе сумел найти достаточно времени, чтобы провести Пабло по всем залам музея Прадо и обратить внимание сына на некоторые из главных тамошних сокровищ. Но теперь юноша впервые оказался один и к тому же был отчаянно ограничен в средствах. На первых порах он нашел себе скромное жилище на улице Сан Педро Мартин, в самом центре города. Жизнь мадридских улиц и богатства Прадо, как оказалось, представляли для него гораздо больший интерес, нежели курс, излагавшийся его профессорами в Академии. «Почему я обязан был ходить туда? Почему?» — спрашивал он своего друга Сабартеса много лет спустя.

Зато наверняка известно, что он работал. Пикассо всегда трудился с той же безотлагательностью, с которой дышал, но из-за бедности у него были весьма ограниченные возможности покупать материалы для живописи, и фактически лишь очень немногие из рисунков и картин, которые он создал во время этого своего пребывания в Мадриде, дошли до наших дней. Вполне возможно, что где-нибудь в подвалах «Сан Фернандо» лежат захороненными под толстым слоем академической пыли те самые рисунки, которые он выполнял в рамках вступительных экзаменов. А ведь нечто подобное подтвердилось совсем недавно, когда Мадридский музей современного искусства обнаружил в своих запасниках спрятанный там портрет девушки, принадлежащий кисти Пикассо. Этот портрет удостоился третьей премии на местном художественном конкурсе, состоявшемся около 1900 года.

Нам явно недостает фактических данных, касающихся этого периода его жизни и творчества, но, тем не менее, мы можем создать некий собирательный образ той среды, где ему приходилось жить, и его тогдашней бедности. Для этого нам придется внимательно рассмотреть несколько листов бумаги, покрытых рисунками с такой невероятной густотой, что очень трудно распутать адский клубок, в котором переплелись силуэты цыган, напыщенного буржуа, клоунов, собак и лошадей, а также сценки в кафе. В самом центре одного из этих листов, на котором помещен эскиз с изображением двух мужчин, готовящихся к поединку на мечах, Пикассо восемь раз подряд написал: «Madrid 14 de diciembre» (Мадрид, 14 декабря), украсив эту надпись изящными росчерками. Все это выглядит так, как если бы юноша устроил себе упражнение в чистописании. Возможно, оно явилось следствием мимолетной скуки, но так или иначе указанное каллиграфическое упражнение вновь изобличает в нем интерес к начертанию букв и фигур, а также свидетельствует об удовольствии, которое Пабло получал, наблюдая за движениями своего пера, идеально послушного руке и как бы спонтанно рождающего экстравагантные росчерки и причудливые завитушки. Кроме того, дата, которую он обычно проставлял под своими рисунками, прежде чем увенчать их подписью, имела для Пикассо особенное значение. Дата фиксирует ход времени и привносит в его искусство еще одно измерение.

На другом редкостном, почти уникальном эскизе изображен на фоне голой стены деревянный табурет и самодельный стол, на котором стоят два стакана. Это зрелище вызывает в памяти образы многочисленных мансард или самых обыкновенных чердаков, где он жил, перебираясь с одного из них на другой, но все время оставаясь в пределах густозаселенного квартала, окружавшего площадь дель Прогрессо.

К весне следующего года средства, которыми располагал Пабло, стали угрожающе таять. Его честолюбивому дяде в Малаге не нравилась та бесцеремонность, с какой, — так он полагал, — юноша уклоняется от занятий. По мнению дяди, живопись должна стать профессией, которая могла бы обеспечить его племяннику почетное место среди живописцев и солидное положение в обществе. Какое начало могло быть более благоприятным для успешной карьеры, нежели благословение от академии «Сан Фернандо»? Перед глазами дяди стояли великолепные примеры его старых друзей Морено, Карбонеро и Муньоса Дегрена, которые завоевали немалую известность своими разительно жизненными портретами аристократов, а также колоссальными сценами, отображающими героические моменты и величавую красоту испанской истории. Дон Сальвадор был уверен, что слава этих живописцев пребудет в веках. Мадрид воспринимался как единственное место, где художник мог достичь самой высокой известности и благосостояния. Вследствие всех этих соображений, а также поскольку его племянник отказывался честно зарабатывать себе на хлеб и иметь от дядюшкиных щедрот именно те блага, которые тот великодушно для него запланировал, дядюшка решил выказать племяннику свое неодобрение тем, что перестал выплачивать ему пособие. Результат был таков, что дон Хосе, оказавшись под сильнейшим прессом, вынужден был еще туже затянуть пояс, чтобы его сын не умер с голоду.

Но ни угрозы, ни денежные передряги не причиняли Пабло ни малейших хлопот и уже никак не могли изменить установившегося ритма его жизни. По-прежнему не утруждая себя присутствием в Академии, он наслаждался своей свободой, а также жизнью, кипевшей вокруг него на улицах и в кафе. Юношу все сильнее интриговала зловещая темнота узких переулков и арок, сквозь которые так и сновал разношерстный богемный люд — мужчины и женщины, ничуть не сломленные своим извечным состоянием нищеты и необходимостью как-то перебиваться с хлеба на воду. Живучесть этих людей была такова, что они не теряли способности смеяться, плясать и петь, несмотря на грязь и голод, которые в противном случае уже давно поглотили бы их жизни. Поэт Рамон Гомес де ла Серна оставил нам следующее описание: «Пикассо блуждает по неистово бушующим мостовым Мадрида, он глубоко постигает их подошвами своих ног и обнаруживает в них ту внутреннюю суть, которая впоследствии станет необходимой основой всех его дальнейших духовных метаморфоз, ту необыкновенную пластичность зримого мира, чьи твердые и неподатливые внутренности он столь выразительно изобразит в своих первых кубистических кошмарах». На тех же улицах, где Гойя когда-то наблюдал и запечатлел на полотнах восстание своего народа против французской тирании, Пикассо, одинокий и отверженный, впервые столкнулся с мрачной действительностью нищеты. Столетием ранее Гойя стал свидетелем революций и конца эпохи. Как писал все тот же Гомес де ла Серна, «ту земную славу, каковую являл в ту пору Мадрид, он [Гойя] видел трепетно озаренной светом сразу двух столетий: XVIII век подходил к концу и одновременно уже заявил о себе XIX век, и от этого художник обретал еще большую остроту ясновидения, своего рода двойное зрение... Пикассо, начавший свой творческий путь в момент встречи XIX и XX столетий, знает тропинки, проторенные еще в старину, и от них прокладывает себе совершенно новые дороги».

Зима была трудной и полной лишений. Весной Пабло свалился в постель со скарлатиной, и как только смог встать на ноги, немедля покинул Мадрид и вернулся к родителям в Барселону1.

Хотя точная дата его отъезда вызывает сомнения, это не могло произойти раньше 12 июня, поскольку Пикассо вспоминал факт своего присутствия на празднествах, которые проходят ежегодно в канун дня святого Антония. Всю ночь террасы, раскинувшиеся между рекой и святыней Сан Антонио де ла Флорида, переполняла шумная толпа гуляк. Купол этой небольшой часовни расписан фресками Гойи, запечатлевшими несколько групп изящных и весьма соблазнительных ангелов, моделями для коих послужили фрейлины при дворе Карла IV, а под ними располагалась могила знаменитого художника. Что ж, первая изнурительная попытка Пабло жить вдали от семьи и друзей, в неприветливом окружении и суровом одиночестве, по крайней мере, хоть закончилась общенародным празднеством в атмосфере, которая вызвала у него живые воспоминания о его великом соотечественнике.

Примечания

1. Пикассо очень нервно отреагировал на эту болезнь, впервые ощутив страх перед недугом человека, который почти никогда не болел. Впрочем, скарлатина была в ту пору серьезным, даже опасным заболеванием. Другое дело, что Пикассо вообще всю жизнь будут пугать любые проявления нездоровья как у него самого, так и у окружающих. — Прим. перев.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2024 Пабло Пикассо.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.
Яндекс.Метрика