Барселона: Выставка в зале Парес

В Барселоне отнюдь не позабыли впечатления, произведенного талантом Пикассо и силой его характера. Сабартес описывает первые дни после его возвращения в следующих красочных выражениях: «Он удаляется от мира и вроде бы замыкается на несколько дней в спокойствии своего дома. Но тем временем он пользуется случаем встревожить и вывести из равновесия всех нас, своих каталонских друзей, которые слушают его, разинув рот от удивления. Он расхаживает туда-сюда по рамбле, он сплетничает и строит планы. И, подобно фейерверку, он бросает мимолетные отсветы на воображаемые конструкции ума и демонстрирует новые перспективы для наших ожиданий».

Во время этого стремительного и взрывоопасного набега друзья Пикассо, редакторы журнала «Кисть и перо», организовали его выставку в зале Парес — просторной художественной галерее, целиком посвященной современным направлениям в искусстве. Экспонировались сплошь рисунки пастелью, большинство из которых он привез с собой из Парижа или Мадрида. В июне, месяц спустя, Мигель Утрилло, духовный лидер младшего поколения, напечатал в «Кисти и пере» восторженную статью, подписанную «Pincell» («кисточка»). В качестве иллюстрации к этой статье был приложен портрет Пикассо работы Рамона Касаса, который, если верить Утрилло, очень точно отобразил индивидуальность своего молодого друга. Пикассо изображен стоящим на фоне тонко прорисованного силуэта квартала Ла-Бутт. «Под большой шляпой "pavero"¹, — писал Утрилло, — и чуть поблекший в невоздержанной атмосфере Монмартра, с быстрыми глазами южанина, который знает, что такое самообладание... его индивидуальность восхитительным образом навела его французских приятелей-художников на мысль дать ему кличку "маленький Гойя", которой они и окрестили юношу». Редактор «Кисти и пера» с одобрением говорит о том, что Пикассо оставил в стороне полыхающие всеми красками осени, но безжизненные влияния жаркой страны иссохших виноградников, а также о том, что молодой живописец отказался от уроков, полученных в барселонской Школе изящных искусств. «Творчество Пикассо, — продолжал он, — очень молодо. Оно есть дитя его наблюдательного духа, который не прощает слабости, столь присущей нынешней молодежи, который способен выявить красоту даже в ужасном и глядит на все с трезвостью и рассудительностью человека, занимающегося рисованием потому, что он многое видит, а не потому, что умеет изобразить по памяти нос». Порассуждав о деятельности Пикассо в Мадриде и о притягательности Парижа, Утрилло заканчивает свою статью следующим образом: «Париж, который столь часто критикуют за его лихорадочный образ жизни, вновь влечет его к себе, но он стремится туда не для того, чтобы покорить этот город и наделать там побольше шуму, о чем Пикассо мечтал в свое первое посещение, а скорее с горячей надеждой научиться чему-нибудь стоящему в этом вселенском центре, где все искусства, безусловно, цветут пышнее и плодоносят обильнее, чем где бы то ни было». К тому моменту, когда данная статья появилась в печати, Пикассо уже поселился в Париже, и для него началась новая эпоха.

Пастели, выставленные в зале Парес, еще раз удостоились теплого приема в маленькой компании друзей, сгруппировавшейся вокруг кабаре «Четыре кота». Работы эти были примечательны главным образом спонтанной легкостью мазка и интенсивной знойностью колорита. В них доминирует атмосфера fin de siècle (конца столетия), наводящая на мысль о влиянии, прежде всего, Тулуз-Лотрека, столь часто ослепляющего критиков своей изобретательностью и новизной, очевидной у него в любом виде техники. На одной из этих пастелей изображена певица, которая словно бы только что шагнула вовнутрь картины, чтобы поклониться перед рампой (теперь эта работа находится в музее Пикассо). Здесь фон, композиция и атмосфера в такой же мере напоминают Дега, как и Тулуз-Лотрека, но в том, каким образом Пикассо использует сероватый тон чистой бумаги в качестве цвета длинных перчаток девушки, проявляется его остроумная изобретательность, пророчески предвещающая будущие инновации мастера. В этих рисунках поражает замечательная яркость колорита, притом, что вся композиция строится вокруг единственного светового пятна. В «Женщине перед зеркалом», где источником освещения выступает само зеркало, оно пышет блистательной бриллиантовой голубизной, тогда как в «Объятии» — на этом рисунке двое влюбленных, стоя рядом, сливаются в единое целое, подобно прочному стволу дерева, — всю картину освещает своей жаркой алостью блуза девушки.

Большинство этих работ носит подпись П. Р. Пикассо, поскольку именно в это время Пабло решил, что не будет больше подписываться обычным испанским способом — фамилией отца, к которой добавлялась материнская. Он предпочел опустить фамилию «Руис», в звучании которой не было ничего необыкновенного, поскольку она широко распространена по всей стране, и употреблять только фамилию Пикассо — гораздо более необычную и принадлежащую семейству его матери. Этот жест демонстрировал также пренебрежительное отношение Пабло к чувствам отца и, даже в еще большей степени, — к чувствам его дяди Сальвадора. Оба они не без причины гордились своей семьей и страстно желали, чтобы их родовое имя не упустило ни малейшего шанса прославиться еще более. Но чувства и привязанности Пабло более естественным образом склонялись к матери. Именно от нее он унаследовал свое миниатюрное, абсолютно пропорциональное и вместе с тем далеко не хрупкое телосложение, свои угольно-черные глаза и руки — настолько чувствительные, что они казались идеальными посланцами его чувственности, невероятно восприимчивые и полные творческой силы, женские и одновременно мужские. Мать гораздо тоньше ощущала экстраординарную одаренность своего сына и мудро воздерживалась от непрошеных советов и льстивых уговоров. В материнском характере терпение и понимание соседствовало с пламенной убежденностью, что ее Пабло еще докажет свою правоту независимо от того, в какие еще чудачества он ударится и насколько безумными они будут выглядеть со стороны. Когда Пикассо почувствовал внутреннюю потребность вновь уехать в Париж, его мать, по крайней мере, не стала этому противиться.

Примечания

1. Так называют в Испании человека, который кормит индюшек.