Вскоре после того как Пикассо приехал в Париж (как раз в то время, когда он трудился над упомянутой гравюрой), в тусклых коридорах Бато-Лавуар он заприметил девушку, приходившую в подвал набрать воды из единственного крана, снабжавшего всех местных обитателей. Невозможно было не обратить внимания на ее зеленые миндалевидные глаза и правильные черты лица, увенчанного буйной копной темно-рыжих волос. В один прекрасный день он заговорил с нею, и мы знаем от самой девушки (а также из многочисленных других источников) о том, каковы были последствия этой случайной встречи, положившей начало первой серьезной привязанности в его жизни. «La belle Fernande» («прекрасной Фернанде») суждено было стать подругой и компаньонкой Пикассо, разделявшей с ним на протяжении последующих шести лет и лишения, и первые плоды славы. По версии самой Фернанды, их первая встреча состоялась при следующих обстоятельствах: однажды в жаркий летний полдень она вместе с подругой сидела на площади в тени каштанов, но вдруг разразилась гроза, и они убежали под навес. Там же оказался молодой испанец. Их взгляды встретились, и она не смогла избежать пытливого взора его черных глаз. Юноша держал на руках котенка и засмеялся, игриво преграждая ей путь. Фернанде запомнилось охватившее ее изумление, когда она согласилась зайти к нему в мастерскую. Вдоль стен в невероятном количестве были навалены картины — большие и сплошь голубые, а в ящике стола благополучно жила семейка белых мышей.

Однако, несмотря ни на что, Фернанда уступила ему далеко не сразу. У нее была тайна, которую она не осмелилась рассказать своему кавалеру. Красавица была на шесть месяцев моложе Пикассо и родилась в Париже. Ее родители держали ателье по продаже дамских шляп. После смерти матери совсем юную Фернанду отправили жить к тетке, которую девочка настолько возненавидела, что в возрасте семнадцати лет с одной лишь целью убежать из-под надзора, вышла замуж за едва знакомого скульптора. Вскоре после свадьбы тот сошел с ума, и ей в очередной раз пришлось спасаться бегством, хотя официально они не развелись. Повествуя далее об истории своей жизни, Фернанда упорно утверждала, что в то время, когда они с Пабло уже жили вместе, именно она отвергала его требование выйти за него замуж, причем не позволяя ему узнать истинную причину своего отказа. Даже дон Хосе, когда девушка вместе с Пабло посетила Барселону, не мог поверить, что она могла быть настолько упрямой, и рекомендовал сыну проявить побольше настойчивости.

Фернанда Оливье рассказывает в своих мемуарах о повседневных радостях и разочарованиях пары, общий возраст которой составлял чуть больше сорока лет. Кроме того, она на собственный оригинальный лад и со своей колокольни рисует живую картину богемной жизни, проходившей вокруг них своим чередом. Перед читателем живо предстают интеллектуалы без гроша в кармане и богатые коллекционеры из разных стран мира.

Роскошная красота юности, пышущая здоровьем фигура и самоуверенность Фернанды несли с собой оптимизм, восторг и наслаждение, которые не могли не повлиять на жизнь, а следовательно, и на творчество ее возлюбленного. Тот выражал свою любовь к девушке в неисчислимых рисунках и портретах, с ревнивостью испанца заключив ее в тесный круг своего заботливого обожания. Молодая женщина вспоминает, насколько благодарной она была Пабло за груды подержанных книг, которые помогали ей скоротать время, когда она неделями не могла выйти из мастерской за неимением хоть какой-нибудь обуви. Пикассо, истый андалузец, на свой манер обращался с нею, как с одалиской. Ей никогда не позволялось выходить из дому без него. Пабло, бывало, сам подметал пол и сам отправлялся «в город», чтобы купить какой-нибудь еды. Взамен, по ее словам, она потчевала его «чаем, книжками, радостями супружеского ложа и делала всю работу по дому, которой, впрочем, было совсем не много. Я была счастлива, очень счастлива». Дело в том, что Фернанда, несмотря на свою репутацию отъявленной лентяйки, оказалась отменной кулинаркой и готовила на маленькой керосинке превосходные блюда. С ее умением экономить она умудрялась кормить Пабло и его друзей, укладываясь всего лишь в два франка в день.

В мемуарах Фернанды есть описание того, какое впечатление производил на нее Пикассо. Этот фрагмент достоин того, чтобы его процитировать. «Если его не знать, в нем не было ничего особенно соблазнительного, однако его странная настойчивая забота требовательно привлекала к себе внимание. С социальной точки зрения, было трудно разложить его по полочкам, но то сияние, тот внутренний огонь, какой чувствовал в нем всякий, порождал своего рода магнетизм, которому я была не в силах противиться». В другом месте она говорит, что Пабло был «маленький, чернявый, коренастый, не знающий ни минуты покоя и сеющий вокруг тревогу, с глазами темными и глубокими, с взглядом пронзительным и странным, почти беспардонным. Неуклюжие жесты, руки женщины, бедно одет, до ужаса неухожен. Густая прядь волос, черных и блестящих, наискось пересекала его лоб — интеллектуальный и упрямый. В своей убогой одежде он выглядел наполовину как представитель богемы, наполовину как рабочий, а длинные его волосы неустанно скоблили воротник и без того потертого жакета». Фернанда вспоминает, как зимой, когда у них закончилось топливо, им было теплее оставаться в кровати, и так продолжалось до тех пор, пока сосед — торговец углем — не проявил щедрость и не принес им немного топлива, даже не требуя с них платы, потому что «ему понравились мои глаза». Возлюбленная Пикассо рассказывает, как они изобретали способы добывать провизию, не оплачивая ее наличными, а обращаясь к хозяевам магазинчика с просьбой доставить им покупки на дом. Когда приходил мальчик-рассыльный, Фернанда, бывало, кричала ему через дверь: «Поставь-ка их под дверь, а то я не могу сейчас открыть — я голая». С помощью этого фарса они отыграли у голода еще недельку, за которую им удалось раздобыть немного денег. А однажды их собака Фрика возвратилась домой подобно доброму самарянину, притащив в зубах целую связку свежих сосисок¹.

В Бато-Лавуар из-за вечного скопления народу было грязно, неуютно и шумно. Зимой в чашках с недопитым чаем образовывался лед, а летом стояла невыносимая жара. Соседи — пестрая смесь, состоявшая из «художников, скульпторов, писателей, юмористов, актеров, прачек, портних и мелкие торгашей», — в равной мере разделяли невзгоды этой странной жизни. Пикассо вспоминает трагическую сцену, когда человек, поскользнувшийся зимой на обледеневшей крыше, упал вниз и разбился насмерть, а также комическую сцену с керосинкой, когда наполовину задохнувшийся и разъяренный ее владелец выкинул эту штуковину из окна верхнего этажа. Но наряду с бедностью и неудобствами неизменными спутниками здешних обитателей были жизнерадостность и дух товарищества. Неопрятное богемное сообщество, тянувшее лямку в самом сердце Монмартра, все еще сохраняло здесь атмосферу сельской жизни с ее интимностью, сплетнями и драмами необузданных страстей. Непрерывное приключение, которое переживал здесь молодой испанец вместе с компанией своих приятелей, как нельзя лучше соответствовало этой обстановке. Все соседи очень охотно приглашали его «банду» в гости, несмотря на то что здешняя публика зачастую не в состоянии была понять ни их странных разговоров, ни мучивших их забот.

На улице, под деревьями на площади Пикассо, бывало, встречался и разговаривал со своими друзьями, перекидывался словцом с соседями или учил ребятишек одной непрерывной линией рисовать на песке силуэты петухов и кур, кроликов, лошадей или птиц, — что душа пожелает.

Примечания

1. Притчу о самарянине см. в Евангелии от Луки, 10:30-35. — Прим. перев.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница