На правах рекламы:

• Емкость бак септик www.stockpolymer.ru.

Мастерская: поздний голубой период

Фернанда отмечает, что перед знакомством с Пикассо она задавалась вопросом, каким же образом тому удается выкроить в течение дня хоть немного времени, чтобы поработать, — настолько неиссякаем был поток его испанских посетителей. Но позже она обнаружила, что, несмотря на полнейшее отсутствие газа или электричества для освещения, тот предпочитал работать ночью. Большинство картин Пикассо, созданных до 1909 года, писалось при свете масляной лампы, которую он вешал над головой, а сам усаживался на полу перед своим холстом — обычно на корточках. В те юные годы Пабло зачастую не мог себе даже позволить покупать масло, поэтому в левой руке он держал свечу, а работал правой. Андре Сальмон подробно описывает, как во время своего первого визита к Пикассо в компании Макса Жакоба он застал художника работающим именно таким способом над «картиной, которая была голубой».

Слабый свет свечи и характерное для такого освещения свойство подавлять желтые тона приводились в качестве возможной причины преобладания голубоватых цветов на протяжении этого периода, однако маловероятно, что Пикассо не учитывал особенностей подобного освещения. Присущего ему чувства колорита и глубокого знания материалов, с которыми он работал, было более чем достаточно, чтобы компенсировать искажения, порожденные искусственным светом. Все предположения подобного рода рассыпаются и теряют смысл при сопоставлении с его словами: «Ты — наилучшее из всего, что существует в этом мире... цвет всех цветов... самый голубой из всего, что есть голубого...» Предпочитая работать ночью, Пикассо часто бодрствовал до шести утра, и по этой причине ранних посетителей отнюдь не ждал радушный прием. К счастью, он мог полагаться в этом деле на консьержку, которую ему удалось склонить на свою сторону: та не пускала к нему никаких визитеров, кроме тех, кто, по ее мнению, был полезен с материальной точки зрения. Если приходил монсеньер Оливье Сан-сер, государственный советник, одетый с иголочки и в цилиндре на лысой голове, консьержка непременно стучала в дверь художника и кричала: «Вы должны открыть, на сей раз это серьезно». Тогда Пикассо вставал с постели и в ночной рубашке отпирал дверь, чтобы впустить в дом этого выдающегося коллекционера, а Фернанда тем временем пряталась за холстами. Сансер, озираясь в поисках подходящего места для своего головного убора, учтиво говорил молодому живописцу: «Пожалуйста, наденьте брюки, а не то вы рискуете простудиться». После этого он усаживался поудобнее, чтобы внимательно изучить свежие холсты.

Однако посетитель, явившийся в более удобный час, обнаружил бы, по словам Сальмона, что дверь ему открывает сам Пикассо со своим «прославленным кучерявым чубом, нависающим на глаза цвета черной смородины, одетый в голубое, а из-под распахнутой голубой тужурки видна белая рубаха, подвязанная в талии оранжево-красным фланелевым поясом с бахромой...» Посетителя встречал сильный запах масляной краски и керосина, который Пикассо использовал в качестве растворителя, а также для своей лампы. Эти ароматы смешивались с густым и тяжелым духом от его черного трубочного табака. Миновав множество картин, прислоненных лицом к стене, визитер обнаруживал холст, над которым Пикассо работал сейчас, — он крепился к основанию мольберта, стоявшего в центре комнаты, на хорошо освещенном месте. Пикассо зачастую любил работать, склонившись под странным углом или присев перед холстом на корточки, но он менял позу в зависимости от размера полотна. На полу, справа от мольберта, красок, кистей из собольего меха и обширной коллекции банок, баночек и коробочек были разбросаны тряпки и жестянки, которые Пабло предпочитал держать под рукой. Несмотря на вполне внушительные размеры мастерской и практически полное отсутствие мебели, комната была донельзя захламлена всевозможными вещами. В этом отношении она сильно напоминала мансарду на бульваре Клиши, а в будущем — квартиру на рю л а Боэти, большие комнаты на рю де Гран-Огюстен, виллу «Калифорния» и mas («хутор») Нотр-Дам-де-Ви. По сути дела, где бы Пикассо ни устраивался, он вскоре нагромождал вокруг себя множество разнообразных предметов, предназначавшиеся для того, чтобы давать пищу его воображению и творчеству. Сальмон приводит составленный им по памяти инвентарный перечень того, что он увидел, когда впервые навестил Пикассо в его мастерской:

По мере того как Сальмон мало-помалу осознавал подлинную силу воздействия бессчетного множества картин, окружавших его со всех сторон, он, по его же словам, был «ошеломлен этим открытием новой вселенной».

В царящем вокруг беспорядке обращали на себя внимание некоторые несообразности, доходившие прямо-таки до абсурда. В самом центре комнаты на полу стояла цинковая ванна, в которой валялись книги Поля Клоделя и Фелисьена Фагуса. В небольшом уголке с расшатанными донельзя половицами, отведенном для Фернанды, Пикассо повесил на стену (на сей раз вполне преднамеренно) некий художественный объект, которым и она сама была озадачена. В первые дни их знакомства Пабло нарисовал Фернанду и поместил рисунок в рамку, искусно сделанную из голубой нижней сорочки, которую он у нее выпросил. С помощью Макса Жакоба, раздобывшего неведомо где две лазурно-голубые вазы с искусственными цветами, он оформил этот портрет в виде алтарного образа, отчасти поддразнивая, отчасти выражая таким образом свою преданность девушке, которую любил. Фернанда никогда не могла до конца понять, была ли эта несколько нарочитая демонстрация эхом того, что она называет «мистицизмом» Пикассо, или же то была всего лишь изощренная шутка, помещенная у нее над кроватью, чтобы лишить ее покоя.

Появление Фернанды ничуть не нарушило дружбу между Пикассо и Максом Жакобом. Фактически подлинная привязанность поэта к этой девушке продлилась даже дольше, нежели ее связь с Пикассо. С Максом было очень любопытно общаться. Его остроумие кипело новизной, и он умел неутомимо развлекать собеседников. С этой целью Жакоб с замечательной самонадеянностью читал собственные стихи и очаровывал всех и каждого куплетами из комических опер. Однако, как отмечает Сальмон, даже несмотря на этот неиссякаемый поток юмора, «подколок» и серьезных мыслей, «избыток дружбы лишает ее ценности». Дни его самой тесной близости с Пикассо уже миновали.