Макс Жакоб и смерть Евы

Одним из немногих его друзей, кто не был вынужден по той или иной причине покинуть Париж, был Макс Жакоб, слабое здоровье которого делало его непригодным к воинской службе. Человек эмоциональный и тонкий, он продолжал вести жизнь страстного нарушителя спокойствия и равновесия. Макс рассказывал друзьям, как несколькими годами ранее он пребывал в состоянии транса в своем убогом, запущенном жилище на Монмартре, и там ему явилось видение Христа. С течением времени он по причине экзальтированного чувства вины испытывал растущее желание уйти в монашескую жизнь. Но, как еврей, он не мог этого сделать до тех пор, пока не крестился.

Пикассо не проявил ни малейшего удивления по поводу этого намерения своего друга, но и не разделял стремление Макса к обращению в христианскую веру. В первую военную зиму Макс разыскал на Монпарнасе священника, готового его крестить, а вскоре после этого в присутствии Пабло Руиса Пикассо, которого Жакоб выбрал себе в качестве крестного отца, страждущего приняли в христианскую веру. Он получил имя Сиприан — то был один из многочисленных святых, которых можно отыскать в метрическом свидетельстве его андалузского друга родом из Малаги. К великому огорчению новообращенного, Пикассо хотел, чтобы тот взял себе при крещении имя Фиакр в честь святого покровителя садовников¹, но продемонстрировал полную готовность отказаться от своей шутки в пользу более тесной и традиционной связи с крестником. В ходе церемонии Пабло передал своему другу аккуратно и изящно переплетенный экземпляр Подражания Иисусу Христу², с надписью: «Моему брату Сиприану Максу Жакобу как подарок в день его крещения, четверг, 18 февраля 1915 года, Пабло».

Письмо, полученное Максом Жакобом через несколько месяцев, доказывает, что хотя Пикассо и не воспринимал свою роль крестного отца всерьез, он также и не юродствовал. В тексте говорилось: «Мой дорогой крестник Макс, посылаю тебе деньги, о которых ты просишь, и буду весьма счастлив вскоре увидеть тебя снова. Я глубоко погряз в делах, связанных с переездом, и ты явишься как раз вовремя, чтобы протянуть мне свою крепкую руку, как ты поступал всегда, когда по-дружески предлагал свою помощь. Тебе же известно, сколь немногого я прошу в таких случаях: мне нужна только твоя моральная поддержка, ободрение, короче говоря — дружеская рука Макса Жакоба. А пока имею честь, — твой старый друг Пикассо».

Нет особой уверенности в том, что деньги, упоминающиеся в данном письме, предназначались для самого Макса Жакоба. Война принесла с собой огромные трудности многим художникам, и приблизительно в то же время, когда отправлялось это недатированное письмо, Макс обращался с письменной просьбой к Сальмону, чтобы тот внес какую-то сумму в пользу художника-футуриста Северини, которому угрожала смерть от голода и туберкулеза.

Зимой того же года трагедия приблизилась вплотную и к самому Пикассо. Ева, «маленькая и идеальная», окончательно зачахла и вскоре умерла после короткой и ужасной болезни³.

В письме, написанном в ноябре Гертруде Стайн, которая в это время находилась в Испании, Пикассо повествует о том, что тратил половину времени на поездки в метро до частной клиники и назад. Но даже в этой ситуации он нашел время, чтобы написать картину, изображавшую арлекина, и заканчивается его письмо следующими словами: «...короче говоря, жизнь моя весьма переполнена, и, как обычно, я никогда не останавливаюсь». Когда месяц спустя наступил конец, на кладбище Пикассо сопровождала совсем маленькая группка друзей. Один из них, Хуан Грис, впоследствии рассказывает в письме к Рейналю, находившемуся в это время на фронте: «Семь или восемь друзей присутствовали на похоронах, которые были очень грустным мероприятием, если не говорить, конечно, о шуточках Макса, просто подчеркивавших весь ужас случившегося», после чего добавляет — очень холодно, вероятно, имея в виду шутки: «Пикассо был этим просто ошеломлен». А вот что сам Пикассо писал Гертруде Стайн 8 января 1916 года:

«Моя бедная Ева мертва... и это для меня большое горе... она всегда была столь добра по отношению ко мне». Далее он говорит: «В любом случае я был бы просто счастлив видеть Вас, поскольку мы с Вами уже так долго пребываем в разлуке. Был бы безмерно рад побеседовать с таким другом, как Вы». Гертруда Стайн, решительная и эгоцентричная материалистка языческого толка, казалась Пикассо возможным источником спокойствия и душевного комфорта. Она была тесно связана с его прошлым и с ностальгическими воспоминаниями художника о Монмартре, и в то же время оказывала на него освежающее влияние благодаря присущей ей свободе мысли и энергии действий.

Ни обращение Макса в христианство, ни безвременная смерть любовницы никоим образом не изменили отношения Пикассо к религии. Он оставался отстраненным от ее проблем и избегал ее обрядов точно так же, как держался в стороне от войны, которая окружала его со всех сторон, но была отнюдь не его войной. Существует, однако, датированный 1915 годом рисунок Христа на кресте, представляющий собой изолированный и не весьма характерный, но очень тщательно выполненный этюд в близком к Эль Греко стиле, который мы вправе связывать с личными чувствами, обуревавшими Пикассо в это время. Нужно сказать, что только новый интерес к мифам и первобытным ритуалам, пробудившийся у него в конце 20-х годов благодаря какому-то контакту с сюрреалистами, привел к тому, что тема распятия на кресте снова появилась в творчестве Пикассо на короткое время, но зато с беспрецедентной жестокостью и ожесточенностью.

Примечания

1. Кстати говоря, «фиакр», известный нам как легкий конный экипаж, получил свое название по парижскому отелю святого Фиакра, где около 1640 г. впервые начали использовать его для перевозки постояльцев. — Прим. перев.

2. Это был французский перевод латинского трактата «Imitatio Christi» — религиозного сочинения, написанного между 1390 и 1440 гг. Хотя его авторство — вопрос спорный, обычно данную книгу связывают с именем немецкого священнослужителя и религиозного писателя Томаса а-Кемписа (ок. 1380-1471). — Прим. перев.

3. Это случилось 14 декабря 1915 г., и причиной, скорее всего, был скоротечный легочный туберкулез — чахотка, причем болезнь усугубилась из-за тягот войны. — Прим. перев.