«Назад к Энгру»

Зачастую говорилось, и не без злого умысла, что Пикассо готов украсть что угодно и у кого угодно, коль скоро это его в достаточной мере заинтригует. Есть и люди, утверждающие, будто во времена своего тесного сотрудничества с Браком он, посетив мастерскую друга, всякий раз спешил домой, чтобы поскорее воспользоваться идеями, подсказанными ему только что увиденной работой Брака. Эти злонамеренные слухи расползались до такой степени, что, как говорит Кокто (который и сам отнюдь не был свободен от привычки к заимствованию, особенно у Пикассо), второстепенные художники-кубисты чуть ли не прятали свои самые последние и самые любимые изобретения, когда Пикассо приходил к ним с визитом, поступая так из опасения, что тот с выгодой для себя воспользуется какой-нибудь подсмотренной им тривиальной идеей, с которой его конкуренты тайно связывали надежды на известность или даже славу¹. Это, однако, нельзя назвать воровством, и — поскольку мир идей не должен иметь никаких границ, — важно здесь совсем другое, а именно: что же удалось сделать из этого впоследствии. Наихудшую практику, которая может привести к полному бесплодию, четко охарактеризовал сам Пикассо, когда сказал: «Копировать других необходимо, но копировать самого себя — занятие жалкое и безнадежное».

В те годы, когда Пикассо постепенно открывал кубизм, все его способности были полностью заняты; он целиком посвятил себя своему новопридуманному изобретению и не позволял себе никаких отклонений. В то же время он осознавал возможность и правомерность других способов видения окружающего мира. Характерное для Пикассо восхищение творчеством великих мастеров, в частности Энгра, и тщательное изучение их картин в Лувре на протяжении первых парижских лет может на первый взгляд показаться чем-то абсолютно не соответствующим его нынешним кубистическим открытиям. Но это не так: даже в ходе наиболее герметичного периода кубизма у Пикассо, как и у всех больших художников, сохранялось и даже крепло желание поддерживать самый тесный контакт с действительностью. Однако при этом он знал, что к достижению указанной цели ведет не один путь.

К удивлению тех, кто не был по-настоящему близко знаком с размышлениями и творчеством Пикассо, он снова и в полной мере показал свои экстраординарные способности «обычного» рисовальщика, делая все больше и больше почти натуралистических рисунков. Тематика их варьировалась: иногда это были яблоки или ваза с фруктами, иногда человек, сидящий на стуле, или танцующая пара. Летом 1915 года он в очередной раз удивил друзей тщательным и изящным карандашным рисунком Воллара, своего старого маршала, где ясные контуры в сочетании с блестяще заштрихованными формами позволили добиться почти фотографического сходства, что совершенно невероятным образом контрастирует с кубистическим портретом того же торговца предметами искусства, который он написал пятью годами ранее. Сейчас — это действительно мастерский портретный рисунок, безукоризненный по любым академическим стандартам. Линия настолько чувствительна и точна, что критики немедленно бросились в сравнения с Энгром.

Можно с уверенностью сказать, что Пикассо всегда испытывал подлинное восхищение мастером из Монтобана², но его очаровывало в творчестве предшественника не только верное сходство с моделью, прослеженное и достигавшееся с помощью обдуманных и прочувствованных карандашных штрихов. Энгр с его ужасающим отвращением к анатомии удовлетворялся тем, что позволял себе думать только о криволинейно изогнутых поверхностях своих моделей, не принимая во внимание их внутреннюю структуру. Он изящно удлинял им конечности и округлял суставы, пользуясь для этого приемами, с помощью которых заработал себе почти единодушное осуждение со стороны современных ему критиков. Эротизм Энгра и присущее этому художнику понимание женской формы заставляли его включать в свои рисунки больше поверхностей, обнажающих плоть, нежели можно было реально увидеть с одной выбранной автором точки наблюдения. Не может не вызывать удивления то, что этот художник, в отличие от кубистов ощущавший ужас перед проникновением под поверхность модели, был столь близок к ним в той потребности искажать, которую он испытывал, и в свойственной ему склонности к многократному представлению одного и того же объекта в разных ракурсах. Энгр проявил себя предтечей кубистов и в другом. Характерное для него использование цвета, при котором он отбрасывал любые атмосферные эффекты и использовал простые чистые цвета, не смешивая их, было куда ближе к вкусу Пикассо и более сравнимо с «Арлекином» 1915 года, нежели сложное смешение цветов, практиковавшееся Делакруа и импрессионистами.

Вслед за портретом Воллара появилось несколько других карандашных рисунков, запечатлевших его приятелей. В январе 1915 года Макс Жакоб написал Аполлинеру, который в то время служил на фронте в качестве сержанта артиллерии: «Я позирую в мастерской Пабло, часами сидя перед ним. Он сделал мой карандашный портрет, на котором я страшно похож на эдакого старого крестьянина; как ни странно, рисунок этот одновременно похож и на моего дедушку, старого каталонского землепашца, и на мать». Тем не менее, если этот портрет и оскорблял тщеславие поэта, его с восторгом приветствовали все, кто не сделались слишком уж фанатичными кубистами, отмечая замечательное сходство и мастерский рисунок. Год спустя настала очередь Аполлинера служить моделью для Пикассо. Комиссовавшись из артиллерии, он возвратился в Париж с серьезным ранением в голову, из-за чего ему даже пришлось перенести трепанацию черепа. Пикассо сделал с друга несколько рисунков. В частности, на одном из них Аполлинер представлен сидящим; он одет в свою армейскую форму, и к его груди приколот Croix de Guerre («Военный крест»)³. Еще один такой крест прикреплен к фуражке, венчающей его голову — всю в бинтах из-за ран, которые в конечном счете привели поэта к смерти. Критика со стороны наиболее предубежденных и фанатичных последователей кубизма никоим образом не задевала Пикассо. Он продолжал идти своим путем, одновременно и работая над традиционными реалистическими рисунками, и совершенствуясь в живописной технике кубизма, причем еще более строгих его разновидностей.

Примечания

1. Пикассо как-то сказал: «Если есть что-нибудь такое, что можно украсть, я краду это». — Прим. перев.

2. Монтобан — город, где Энгр родился и много работал и где сейчас располагается его музей, в основе которого огромное количество произведений (в том числе около 4000 рисунков) и вещей, подаренных мастером родному городу незадолго до смерти. — Прим. перев.

3. Награда за храбрость, учрежденная в 1915 г. и имеющая несколько степеней. Имеет вид большого мальтийского креста из бронзы с пересеченными мечами; на лицевой стороне изображена женская голова как символ Республики с надписью «Французская республика». — Прим. перев.