В дополнение к натюрмортам Пикассо продолжал расширять и углублять свой интерес к женским формам. В течение лета он выполнил много этюдов, где изображены девушки — бегающие, танцующие и плавающие, — фоном для которых выступает ясное, чистое пространство моря и неба. Эти наброски являются как бы прологом к картинам, охватывающим большое разнообразие настроений, иногда идиллических, а иногда и зловещих, которым предстояло появиться в ближайшие годы. Именно тогда у Пикассо впервые возникают персонажи из классической мифологии вроде кентавра и сатира, которые на гуаши 1920 года борются между собой за обнаженную девушку, удерживаемую на руках другим кентавром. Здесь снова, как и на линеарных рисунках, в первую очередь подчеркивается пластическая основательность формы. Несмотря на всеподавляющий свет средиземноморского солнца, форме здесь не позволяют рассыпаться и распасться на атмосферные эффекты. Инстинкт художника настойчиво толкал Пикассо к более осязаемому восприятию человеческой формы и к умению ощущать физический вес тела и его членов. К тревоге и недовольству тех, кто стал ожидать от него возрождения изящной классической дисциплинированности, основанной на влияниях тех фресок, что он видел в Помпее, и на отголосках чувственной гладкости плоти в холстах Рафаэля и Энгра, природная предрасположенность Пикассо вела его к новой и беспокойной версии женской наготы. Эти традиционные влияния были слишком деликатны, чтобы ограничить его бурный дух. На повестке дня снова стояло искажение форм, выступавшее в качестве неодолимой эмоциональной потребности. На сей раз это были не удлиненные, истонченные и истощенные искажения голубого периода, напоминающие о пропорциях у Эль Греко, но некая иная, только еще нарождавшаяся концепция, гораздо более земная и тяжеловесная.

Появление женщин крепкого и мясистого типа, напоминающих о голландских девушках 1905 года, явилось сюрпризом. Как обычно, когда в творчестве Пикассо происходит резкая перемена, у нас появляется соблазн искать где-нибудь под рукой некое разумное объяснение или дополнительные соображения. Для начала кажется немаловажным тот факт, что начало данной серии работ было положено во время беременности его жены. Обильные плоды, которые сулили ее раздавшиеся формы, а также осознание собственного интимного участия в этом акте творения должно было пробудить его любопытство и восхищение. Можно также принять во внимание другую ассоциацию, связанную с его детством. Пикассо когда-то рассказывал мне, как еще совсем маленьким он имел обыкновение ползать под обеденным столом, чтобы в благоговейном страхе рассмотреть повнимательнее чудовищно опухшие ноги, торчавшие из-под юбок одной из его тетушек. Эта ребяческая зачарованность слоновьими габаритами осталась у него навсегда. Такие преувеличенные размеры кажутся ему одновременно и пугающими и сверхъестественными, причем в указанных новых картинах оба эти ощущения переживаются им заново. Первые из подобных монументальных фигур вроде «Двух обнаженных женщин» 1920 года часто склоняют головы друг к другу в сентиментальном жесте. Терпеливые и статичные, они кажутся глубоко задумавшимися о предстоящем им непростом испытании. Их мясистые тела, их выпяченные груди, их сильные скрюченные руки и громоздкие ноги, твердо укорененные в землю, готовятся к решению будущих задач материнства.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница