а находил их.
|
Париж, 15 мая 1945Погода прекрасная, лица вокруг повеселели... Впечатление такое, что Париж, словно выздоравливая после долгой болезни, пробуждается к жизни. Непонятно откуда вдруг появилось множество очаровательных девушек на велосипедах — вокруг их голых ног плещутся раздуваемые ветром разноцветные колокольчики юбок... В десять у меня с ней свидание в кафе «Дантон» — привычном отправном пункте моих экспедиций к Пикассо. Интересно, она придет? Должно быть, ей хочется познакомиться с ним. Но еще вчера вечером она сомневалась... Я вижу ее — она сидит на веранде: улыбающиеся глаза, непокорная шевелюра, в руках бокал мюскаде. Мы знакомы уже почти месяц. Один журнал заказал мне фотографию «Женщины с апельсином» в качестве иллюстрации к статье о скульптуре Пикассо. «Наш велосипедист заедет через час и заберет снимок...» И вот после этого звонка вместо велосипедиста явилась молодая девушка. Она извинилась: «Его срочно вызвали в роддом... Жена только что родила... Тогда вызвалась я...» Мы немного поболтали. Она стала рассматривать мои фотографии, рисунки... Время шло. Передавая ей заказанную фотографию, я перепутал: это была «Девушка, играющая в мяч», а не «Женщина с апельсином». Просто катастрофа! Еженедельнику пришлось опубликовать фото «Женщины с апельсином» в следующем номере и извиниться перед читателями за допущенную ошибку. Однако благодаря этой оплошности у меня появилась возможность увидеть ее еще раз... Она пришла в белой блузке и плиссированной шотландской юбке, на ногах — сиреневые холщовые туфли, какие носят на Пиренеях, откуда она родом. И пришла лишь для того, чтобы сказать: «Я не пойду к Пикассо ни за что на свете. Как он к этому отнесется? Является незнакомый человек, без причины, без повода...» Как же ее убедить? Я заказываю еще два бокала мюскаде. Она протестует: нет, но с какой стати? И в каком качестве? — Если вам непременно нужен статус, чтобы туда пойти, — убеждаю я, — могу представить вас как своего секретаря. Пикассо хочет купить мои рисунки, вы ему и передадите папку с ними... В конце концов, не без помощи мюскаде, мне удалось ее уговорить. Марсель докладывает о нас хозяину. Появляется Пикассо — без рубашки, в коротеньких шортах: — Вы не один? Извините меня... Я не одет... Представляться голым молоденькой девушке... Он изображает стыдливость и делает вид, что хочет удалиться. И тем не менее остается.
Когда у Пикассо появилась привычка принимать людей полуодетым? На фотографии 1912 года, снятой в его мастерской на улице Шёльшер, напротив кладбища Монпарнас, мы уже видим его в коротких шортах, с голой грудью и в фуражке набекрень. Выходит, эта давняя привычка. Фернанда рассказывает, что летом, в жару, на Бато-Лавуар ему случалось выходить к посетителям в трусах и что некоторые чересчур стыдливые особы просили его надеть брюки...1 Жильберта в восторге. «Какой он простой... Я его представляла себе совсем не таким...» Мы в мастерской, она бегло осматривает собранные здесь скульптуры и замечает «Женщину с апельсином». «Посмотрите, — восклицает она, — не будь ее, мы бы с вами никогда не увиделись, не познакомились...» — «Но вы забыли про жену велосипедиста, которая родила так кстати, — со смехом возражаю я. — Мы просто обязаны поставить за нее свечку...» Снова появляется Пикассо — по-прежнему полуголый. Вместо того чтобы переодеться, он искал коробку шоколада для Жильберты.
Через четверть часа он снова возвращается. Но уже одетый. Я рассказываю ему, когда откроется моя выставка в галерее «Рену и Коль».
Входит офицер. Это Андре Мальро, служивший в Интернациональных бригадах под псевдонимом «полковник Бергер». Пикассо дружески приветствует гостя.
Мальро, который командовал партизанами в Лот-и-Гаронн и в Кортез, рассказывает о своих суровых приключениях в годы Сопротивления и о том, как он попал в гестапо, откуда потом был отпущен. «Главным врагом партизанского движения, — объясняет Мальро, — был не вермахт, а гестапо...» Он говорит и о «железном плане» диверсионных действий, который предусматривал подрыв немецких коммуникаций и вопреки всему оказался успешным.
Несколько месяцев назад у Мальро трагически погибла жена, писательница Жозетт Клоти: она выпала из поезда возле вокзала Брив-ля-Гайард, где он должен был ее встретить. Об этом он не говорит никогда. Рассказывает о последних действиях своей бригады в Эльзасе: о взятии Страсбурга и жестком преследовании отступавшего противника...
Я спрашиваю у Мальро, много ли диверсий совершается в Германии против «оккупантов».
Пикассо знакомит Мальро с Нюш Элюар, которая только что пришла. Автор «Надежды» и «Удела человеческого» заметно оживляется. Нервно постукивая пальцами по виску, он говорит так, словно обращается к большой аудитории.
Мы направляемся в мастерскую. Мальро очень хочет посмотреть на «Мужчину с ягненком»: после того «несчастного случая» Пикассо приклеил ему ногу.
Мы поднимаемся, и Пикассо показывает нам последние полотна: набережные Сены, мосты, собор Парижской Богоматери, остров Сите, Вер-Галан... Картины небольшие, а некоторые просто крошечные.
Мальро внимательно рассматривает эти вариации на одну тему. Больше всего ему нравится общий колорит: симфония серо-бежевых тонов — чуть светлее или чуть темнее — под сводом сиренево-серо-голубых небес. Пикассо рисовал берега реки при разном освещении: на заре, днем, в сумерках, ночью. Залитыми солнцем и под звездным небом... Он показывает нам и полотно с изображением Вер-Галан, где между арками моста Пон-Нёф видна конная статуя Генриха I V. Написанный в 1943-м, этот пейзаж — первый в целой серии. На другом полотне перед нами предстает вознесенный над крышами белый силуэт Сакре-Кёр — память о молодости... Мальро нас покидает. Пикассо собирает вместе все полотна, где изображен собор Парижской Богоматери и спрашивает у меня: — Вы фотографировали собор сзади? Я нахожу, что со спины он красивее, чем анфас...
Входит Поль Элюар. С ним — коллекционер, который предлагает книгу, переплетенную Боне. И Пикассо покупает эту редкую книгу с иллюстрациями Пикассо... Появляется молодой американец в военной форме: фотограф Франсис Ли. А вот и барон Молле. Нюш спрашивает у Пикассо, много ли он работал в последнее время.
Самая последняя картина Пикассо — крупная обнаженная натура, лежащая на постели. Почти одноцветная, чуть-чуть серого и голубого. Хотя все части тела переставлены местами: грудь, к примеру, приклеена куда-то на крестец, — от нее исходит мощная волна чувственности.
Пикассо ведет Элюара и меня в свою маленькую смежную квартирку и с загадочной улыбкой сообщает: — Я сейчас вам что-то покажу... И достает из ящика свой «интимный» блокнот... Когда приходит вдохновение, он записывает туда первые, спонтанные мысли и мучающие его чувственные видения... Очевидно, что его мужские страсти пронизывают и питают творчество Пикассо, протекающее под знаком Эроса. Эти женские тела с четко прописанным интимным местом, агрессивно торчащими сосками, широким трепещущим крупом; мужские пальцы, теребящие и ласкающие эту плоть; Минотавры, задыхающиеся от вожделения, — всего этого хватило бы на целую антологию. Даже «Авиньонские девицы», полотно, положившее начало кубизму и ставшее классикой, достойно фигурировать в ней. Разве оно не было порождением похотливых мечтаний и не называлось попросту «Авиньонский бордель»? И все же в этих чувственных картинах присутствует легкий флер целомудрия, превращающий навязчивые идеи в нечто символическое, волшебное, мифологическое... И только в этих интимных записях Пикассо позволяет себе свободно выплескивать свой эротизм... Как и большинство великих мастеров, он держит свою геенну огненную за рамками творчества. Под рукой всегда маленькая тетрадь, куда он может безотлагательно выливать все свои тайные и откровенные признания. «Искусство не может быть целомудренным», — сказал он мне однажды, показав эротические рисунки Утамаро: дивной красоты гравюры, где на переднем плане — половые органы в состоянии крайнего напряжения. Однако они не производят впечатления откровенной непристойности, а воспринимаются скорее как сотрясаемые чудовищным ураганом причудливые растения на фоне странного пейзажа... Возможно, этот блокнот всего лишь экспонат. Мы листаем его вместе. Среди эротических зарисовок я вижу набросок, который Пикассо сделал недавно, после одной из своих ежедневных прогулок с Казбеком вдоль Сены. Насмотревшись на толпы бездарных художников, которые марают там холсты целыми днями, поставив мольберт против выбранного «объекта», Пикассо изобразил набережные Сены, заполненные обезьянами, которые с кистью в руках — причем некоторые из них сидят на ветках — самозабвенно малюют собор Парижской Богоматери... * * * Пикассо предлагает всем пообедать вместе в «Каталане». Мы сидим вокруг все того же стола: барон Молле, Пикассо, Жильберта, Франсис Ли, Поль Элюар, Нюш, собиратель книг и я. Девятое место пока не занято, оно предназначено для Доры Маар: перед выходом из дома ее предупредили по телефону. Пикассо очень голоден и заказывает шатобриан. Любезный, галантный, заботливый — свой человек в этом ресторане, — он думает и о других и заказывает на всех. Сегодня он в ударе. Нигде его разговор не бывает столь остроумным и занимательным, как во время застолья, за едой, в окружении друзей. Одна забавная история следует за другой, воспоминания сыплются как из рога изобилия, фонтанируя и искрясь каламбурами и парадоксами... Прирожденный рассказчик с неподражаемым даром импровизации... Попав в приятную атмосферу, он щедро демонстрирует природную склонность к веселью и одну за другой рассказывает — точнее, исполняет — свои истории... Вот он говорит о женщине, сидящей за соседним столом... Вокруг шумно, и до моих ушей долетают лишь обрывки рассказа: — Она и вправду была очень хороша... Великолепная грудь... Обычно она садилась за руль своего автомобиля совершенно голая... Однажды она пригласила меня на прогулку... И у нас случилась поломка... Денег при себе у нее не было... Я предложил свои... Потом у нас кончился бензин... Денег при себе у нее не было... И мне пришлось одолжить ей сто су... Появляется Дора Маар. Вид у нее мрачный. Руки сжаты, зубы стиснуты, ни словечка, ни намека на улыбку. Садится. Проходит всего пара минут, потом она встает и говорит: «С меня хватит, я не могу здесь оставаться. Я ухожу...» И выходит из зала... Пикассо, который еще не получил свой шатобриан, поднимается и бежит за своей подругой. Но Дора ушла так стремительно, что он не успевает ее вернуть... Разговор продолжается, но атмосфера обеда нарушена... Два пустых места за столом испортили нам аппетит... Нюш Элюар, со своей дивной улыбкой, наклоняется ко мне и говорит: «Не надо обращать внимания! С женщинами такое бывает!» Час спустя в «Каталан» возвращается Пикассо — угрюмый, растерянный, испуганный. Я никогда не видел его в таком смятении. «Поль, поди сюда, ты мне нужен...» — обращается он к Элюару. Тот встает и следует за Пикассо. Мы не решаемся встать из-за стола. Уже четыре часа, а мы все ждем. Проходит целая вечность. Ни тот ни другой не возвращаются. В пять часов мы уходим. Франсис Ли везет меня и Жильберту на Монпарнас на своем джипе, которым он так гордится. Четверг 17 мая 1945 * * * Встретил английского художника М.С. Он рассказывает: — Недавно на набережной Монтебелло мне впервые в жизни захотелось нарисовать пейзаж с собором Парижской Богоматери. Но все почему-то шло наперекосяк. Редко я бываю настолько недоволен тем, что делаю. Кисть валилась из рук при одной мысли, что любой проходящий мимо будет на меня глазеть. Вдруг чувствую, что за спиной кто-то стоит... Оборачиваюсь. Пикассо! Я готов был провалиться сквозь землю... В жизни не испытывал подобного замешательства! Много лет я мечтал с ним познакомиться, показать ему свои работы... И вот он тут, стоит рядом и смотрит на мою мазню... Как же мне хотелось, чтобы он ушел! Но он продолжал стоять, у его ног лежала собака. И тут он сказал: «Не беспокойтесь, продолжайте...» Словно это я наблюдал, как пишет Пикассо. У меня буквально подкашивались ноги. Было так стыдно, что я готов был броситься в Сену... Из опасения спровоцировать самоубийство, я остерегся рассказывать М.С., что его полотно произвело на Пикассо сильное впечатление... Возможно, именно оно, а также его автор и побудили Пикассо нарисовать в своем блокноте сидящих на ветках обезьян, рисующих собор Парижской Богоматери.3 Примечания1. Однако окончательно утренний туалет в стиле Махатмы Ганди был принят Пикассо на вооружение для приема посетителей только с ноября 1946-го, после долгого пребывания в Антибе. Это было на улице Гранд-Огюстен. 2. В 1950-м, когда Пикассо присвоили звание «почетного гражданина» Валори, он подарил городку глиняный слепок бронзовой статуи своего «Мужчины с ягненком», которая была установлена у входа в церковь. 3. Злость Пикассо по отношению к «настоящим художникам» с полной силой выплеснулась лишь десять лет спустя в «Серии рисунков» 1953—1954 годов, опубликованных в альбоме «Верв». Среди салонных художников, бородатых, жеманных и холодных, среди всех этих «мэтров», разжиревших и лысых, увешанных орденскими лентами и «академическими пальмами», соперничающих в популярности с ослепительными телами «самых прекрасных манекенщиц», снова появляются обезьяны с набережной Сены. Одна из них, с палитрой в руке, рисует нагую девушку, на которой лишь шляпка да колье на шее...
|
|
© 2024 Пабло Пикассо. При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна. |